Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

Перепись еврейских детей Германии проводилась отдельно, и ее практически предсказуемый результат обеспечил общественную поддержку Вирхову, неоднократно заявлявшему о своем отрицательном отношении к нарастающей волне немецкого антисемитизма. Хотя еврейская группа в целом имела значительно более высокую долю «коричневых», составлявшую 42 процента, более 11 процентов обладали совершенными светлыми волосами, голубыми глазами и светлой кожей идеализированных, но несуществующих, чистокровных тевтонов. Остальные 47 % продемонстрировали ту же самую смесь разнородных оттенков, как и большинство их немецких одноклассников. Окончательные результаты исследования были опубликованы в «Архиве патологии» в 1886 году, за три года до рождения Адольфа Гитлера. Диктатор критиковал Вирхова по многим причинам, среди которых этническая перепись занимала первое место в их списке.

Ничто не доставляло Вирхову такой радости, как такого рода исследования, потому что они доказывали ложь широко распространенного заблуждения, которое, казалось, имело авторитетный источник или считалось обоснованным. Для него, как для ученого и политика, главная задача заключалась в демонстрации хрупкости той ткани, из которой была соткана надуманная доктрина, а затем разобрать ее на нити и развеять их по ветру. Развенчав ошибочную теорию, он не оставлял попыток найти решение этой сложной проблемы, пока не заменил прежнее ошибочное суждение формулировкой, соответствующей окружающим реалиям и поддающейся проверке и доказательству путем эксперимента. Но даже этого ему казалось недостаточно. Разработав новую концепцию, он считал необходимым представить ее миру максимально убедительно и безапелляционно, чтобы не только его теорию сочли истиной в последней инстанции, но и самого автора воспринимали в качестве уникального представителя нового типа мышления.

Именно этот последний аспект научной деятельности Вирхова стал поводом для обвинения ученого в саморекламе. Сделав феноменальный по своей значимости вклад в сокровищницу человеческих знаний, он не хотел делить лавры с другими, чья работа могла бы каким-то образом затмить сияние его собственной исключительности. Абсолютно неважно, насколько независимы были его исследования и сделанные им выводы, но факт остается фактом: несколько исследователей одновременно вели свои изыскания в том же направлении. По совпадению во времени и характеру экспериментов, например, мы могли бы приписать бо́льшую часть разработок в области клеточной теории немецкому ученому Роберту Ремаку или англичанину Джону Гудсиру. Вирхов продвинулся в своей работе чуть дальше, чем они, и выдвинул ряд более убедительных научных аргументов. Один из его биографов Эрвин Аккеркнехт подчеркивал: «Мало того, что полученные Вирховом данные были более значимыми, он еще и популяризировал их с таким неустанным рвением и почти зловещим упорством, что никто никогда не мог превзойти его в этом отношении».

Несмотря на большую популярность Вирхова в Англии, некоторые ученые из этой страны до сих пор не простили ему того, что он не отдал должного научным достижениям Гудсира, который, по их мнению, безусловно заслуживал широкого общественного признания. В 1958 году профессор А. Робб-Смит из оксфордской больницы Рэдклиффа прислал в журнал «Ланцет» письмо, в котором отметил, что знаменитый афоризм Omnis cellula, a cellula на самом деле впервые использовал некто по имени Рэспайл в 1825 году. Статья Робба-Смита посвящалась столетнему юбилею публикации «Целлюлярной патологии», о которой он написал, что, хотя «неучтиво порочить память о заслугах великого человека… величайший вклад Вирхова в концепцию преемственности клеточной жизни не являлся результатом оригинальности его мышления… но его исключительной способности убеждать своих коллег в абсолютной правильности его точки зрения».

Конечно, обвиняемый в пропаганде своих взглядов ученый не был бы столь успешен в предпринимаемых им кампаниях, не будь он сам полностью уверен в своей «абсолютной правоте». Его убежденность росла с каждым документальным подтверждением его мнения. Он никогда не представлял идею, если у него оставались какие-либо сомнения в ее справедливости; хотя его теории, как и у всех ученых, не были ни совершенными, ни безупречными, им всегда не хватало доказательств. Стремление к превосходству не было главным мотивом Вирхова, если этот вопрос вообще его интересовал. Он хотел добиться признания именно научных теорий и, по общему признанию, с этой целью принял участие в избирательной кампании в члены парламента. Как ученый он проводил региональные собрания и часто присутствовал на встречах с такими же, как он сам, исследователями, писал много работ и статей для научных журналов, а также возглавлял несколько известных медицинских сообществ. В следующей главе будет рассказано о такого же рода научном рвении гораздо более самоотверженного врача Джозефа Листера, осознававшего, как и его немецкий коллега, прагматическую необходимость пропаганды истины.