Враги

– Нам не на кого больше рассчитывать. Мы отрезаны от всего мира. Наша радиостанция разрушена партизанами. Токио не знает, в каком отчаянном мы положении. Да если бы и знали, что здесь происходит, всё равно раньше, чем вскроется Амур, помощи ждать неоткуда. Мы предоставлены самим себе. После ультиматума, который нам предъявил Тряпицын, нам остаётся только предупредить партизан и выступить раньше, чем нападут они. В неожиданности – наш единственный шанс. Я собрал вас сюда всех – и старших унтер-офицеров, чтобы объяснить, как мы должны действовать. Помните, что всё должно делаться скрытно, чтобы партизаны не догадались раньше времени. Прежде всего нужно обезвредить их штаб. Нападение на него – наша первая задача. Я приказываю – рядовых партизан щадить, только отнимать у них оружие. Мы не должны уподобляться этим пьяным бандитам. Помните, что мы – представители императорской армии и не должны опозорить своего оружия насилиями. Я прошу объяснить вашим людям серьёзность момента, я требую, чтобы каждый исполнил свой долг до конца. Помните, что у нас только два выхода – победа или смерть. Мы постараемся победить, но мы должны быть готовы и к смерти. Прикажите солдатам одеть всё чистое, накормите их. Пусть каждый возьмёт столько патронов, сколько может взять: ведь нас могут разъединить. Если меня убьют, команду принимает капитан Морита. С его смертью старшинство переходит к поручику Окада. Побольше инициативы, побольше смелости – и мы победим это вооружённое стадо. Есть вопросы?

– Господин майор, разрешите доложить, – спросил капитан Морита. – А не правильнее ли было бы вооружить всех наших мужчин из нашей колонии? Это увеличит нашу силу.

– Я думал об этом. Но у нас нет времени собрать всех сюда. Японцы рассеяны по городу. Увы, партизаны застали нас врасплох. Всякое передвижение даже штатских японцев по городу вызовет немедленное нападение на них. Нет, поздно. Я молю Небо, чтобы мы победили – иначе погибнем не только мы, но и все мирные японцы. В этом со мной совершенно согласен наш консул Исида: только его одного я предупредил о выступлении. Я сказал ему, что все мы готовимся к смерти, что выхода нет – только победа или гибель. Я думал также, что следует напасть сразу на тюрьму и освободить русских, чтобы они нам помогли. Но там почти нет военных, и у нас мало оружия. Я очень боюсь, что партизаны их всех перебьют. Но что делать, господа? Если мы победим, то спасём всех, если будем разбиты – погибнут все. Теперь слушайте, как мы должны действовать…

Майор Исикава склонился над планом города. Офицеры тесно окружили его.

XXXIII.

Прежде чем идти к роте, капитан Морита побежал в свою комнату. Над кроватью висела большая фотография молодой женщины с грустными глазами, нежным цветом лица и пухлыми губами.

– Прощай, Мицко! Я знаю, что буду убит и не увижу тебя. Бедная моя, душа моя, цветок мой. Как сложится теперь твоя жизнь? И наш сын… наш маленький Юзо…

Капитан вытащил из бокового кармана кителя бумажник, осторожно извлёк завёрнутую в бумажку маленькую фотографию, с которой посмотрели на отца смышлёные чёрные глаза мальчика лет двенадцати.

С минуту капитан неподвижно смотрел на карточку, потом бережно положил обратно в бумажник, который сунул в карман.

Ещё раз посмотрел на портрет жены, поклонился ему низко, низко – и выбежал из комнаты.

XXXIV.

Первыми же пулемётными очередями по дому Нобеля, где находился штаб партизан, были убиты начальник штаба Наумов, фельдшер Смирнов и секретарь Чёрный. Тряпицын был тяжело ранен в ногу. Подожжённый японцами дом Нобеля ярко осветил чёрную ночь, искрящийся, глубокий снег, тёмные фигурки наступающих японских солдат. Сухо постукивал пулемёт, и изредка сверкали во тьме вспышки ответных выстрелов растерянных, смертельно перепуганных, заметавшихся по городу партизан. Загорелись другие дома.

Раненого, стонущего Тряпицына Фролов, Железин и Нина Лебедева потащили задворками в соседнюю квартиру Эккерта, доверенного фирмы Нобеля. Жена Эккерта, беременная, белая от ужаса немка, дрожащими руками перевязала стонущего Тряпицына. Он лежал на кушетке, сразу осунувшийся, бледный, но всё с той же ненавистью и упрямством в серых красивых глазах.

– Телефон… телефон у вас есть? – хрипло проговорил он, морщась, когда тугой бинт сдавил ему ногу.

– Есть, есть, – торопливо ответила Эккерт.

– Я позвоню, Яков Иванович, – сказал Фролов. – В Чныррах, товарищу Лапте?

– Я сам, – решительно бросил Тряпицын, кривясь от боли. – Тащите меня в кресле.

Его подтащили к телефону.

– Товарищ Лапта? Приказываю тебе немедленно идти в город и вступить в бой с японцами. Ваши лыжники – лучшая часть. Всех убегающих трусов расстреливать немедленно, на месте. Японцев мало, мы постепенно окружим их. Я ранен, но буду руководить боем. Всё доноси мне. Предоставляю тебе право командовать, как найдёшь нужным. Приказываю всех белых гадов, кто сидит в тюрьме, в милиции и на гауптвахте, уничтожить, как только придёшь. Нам будет плохо, если японцы освободят гадов и вооружат их. Приказываю торопиться.