– Что происходит?! – потихоньку начав приходить в себя, справедливо возмутился Жан Поль. – Какие-то типы сначала угрожают мне, потом проникают в дом. Какой-то неизвестный молодой человек, таким же необъяснимым образом появляется в доме и говорит, что он друг моей дочери. Кто это, Мишель? И… как же Люк?
Дмитрий передернулся, когда прозвучало имя Люка.
– Последнее, что я не решился сразу тебе рассказать, но должен, да… должен – обернувшись к Мишель, надломленным голосом прошептал Дмитрий: – я… я сегодня чуть не убил твоего жениха… Но он жив! И я рад, что он жив. Прости меня. Простите меня!!!
В ответ Дмитрий получил долгий, пронзительный взгляд обоих, любимой и ее отца. Он понял, что задерживаться более на этом пороге не стоит… во всяком случае пока.
45.
После подлого, неожиданного удара, нанесенного старым уголовником, Митька поначалу потерял сознание. Спустя минуту он очнулся, и, превозмогая страшную боль, поплелся подальше от этого мрачного места. Еще бежали арестанты, давно скрылись из виду антоновцы. Еще можно было успеть обрести свободу, до прибытия подкрепления красноармейцев, карательного отряда. Эта мысль и давала силы молодому мужчине делать шаг, еще один, и еще один. В голове мутилось, и с каждым пройденным метром становилось всё хуже, даже малейший отрезок пути теперь казался непомерно долгим, сто метров засчитывались за несколько километров. Но Митька был сильным, сильным духом, а еще он очень хотел жить, и, желательно, на свободе.
Вот и оказались позади проклятые, увитые колючей проволокой ворота тюремного здания. Позади осталась вся эта улица, Митька свернул в какой-то заброшенный переулок. Вдоль узкой улочки стояло несколько старых, перекошенных домишек, построенных, наверное, еще при Александре I. Вросшиеся в землю матушку, они олицетворяли боль России, ее надломленность, но непокоренность. Дойдя до крайнего, распложенного чуть поодаль, возле лесополосы самого маленького дома, Митька упал и вновь потерял сознание, но теперь надолго.
В эту минуту дверь домика открылась. Из него юркой белкой вынырнул хрупкий, но очень проворный силуэт. Девушка, женщина, бабушка…не понять, за кучей старых лохмотьев, которыми она пыталась скрыться от подступающего осеннего холода, в этот час это творение природы делало привычную домашнюю работу: выметало порожки, выбивало дорожки… внезапно ее взгляд упал на лежавшего в пыли Митьку.
Вскрикнув от неожиданности, создание в лохмотьях подбежало к раненному. Осмотрев рану знающим взглядом, создание, несмотря на свою хрупкость и миниатюрность, аккуратно, чтобы не потревожить и не сделать хуже, потянула находку в дом. Она знала, как помочь страждущему.
Неимоверных усилий стоило спасительнице перетащить грузного мужчину в дом. Благо в этот момент никто не попался на дороге, и соседи не видели, а то бы еще донесли чекистам о подозрительном случае, а это была бы стопроцентная гибель, причем не только для Митьки, но и для того, кто протянул ему руку помощи, такова была современная политика: виновен не только тот, кто обвинен в чем-либо, но и тот, кто не проходит мимо его голодного, замерзшего, умирающего. Политика Павликов Морозовых, политика предателей и подлецов. Но такими были, Слава Богу, не все, только потому Россия и выдержала эту напасть….
Дверь захлопнулась. В доме приятно пахло сушеными травами, которые были развешены всюду: под окном, под потолком, в каждом углу, за исключением занавешенного белой тканью угла, в котором притаились маленькие старинные иконы. У стены стояла старенькая, потрескавшаяся русская печь, еще не топленная с утра, так как хозяйка давно привыкла держать себя в черном теле и легко обходилась малым, что и помогало ей выживать в таких тяжелых условиях, которые предоставила своим гражданам царская и особенно, послецарская Россия.
Но теперь нужно было думать и о болящем, поэтому, уложив так и не пришедшего в себя, начавшего бредить Митьку, на топчан и укутав его с материнской теплотой, хозяйка пошла растапливать печь. Любое дело спорилось в ее руках, и сейчас, дрова, огниво так и мелькали, словно волшебные звездочки в руках фокусника. Не прошло и минуты, как согревающее, яркое пламя бушевало в печи, а через пятнадцать минут, вся комната наполнилась живительным, дарующим надежду и забвение покоя, тепло.
Теперь хозяюшка приступила к главному. Собрав нужные травы, и в скором порядке сделав из них отвар, она начала читать над ними, а потом и над раненым молитвы, тихие, искренние, сотканные из стопроцентной веры и любви. Так длилось час, два, на третьем часу, больной облегченно вздохнул и открыл глаза.
– Выпей вот это, тебе станет легче, – проворковало неожиданно певучим, завораживающим голосом чудо в лохмотьях.
Митька, плохо соображающий в эту минуту, где он и что с ним происходит, подчинился. Теплый, ароматный, с легким сладковатым привкусом отвар подействовал немного опьяняюще, боль затихала, и наступал сон, здоровый, возвращающий силы и саму жизнь.