Вранье

А на следующий день Марина пропала и не появлялась три дня. Шура не выходил из дому, ждал звонка. Мама звонила каждые пять минут. То кричала, то успокаивала. Говорила, что он сам все переиграл, она не хотела, и вообще не в этом дело, и надо еще раз обзвонить больницы. Он даже ей в чем-то завидовал. У нее была другая жизнь и другой опыт, где она могла себе позволить волноваться за отца, когда тот задерживался, и не стесняться этого и верить. Если задерживается, значит, занят или что-то случилось. Других вариантов нет. Как это здорово, когда может что-то случиться и можно не скрывать и искать помощи. и не бояться думать. Разве он мог объяснить маме, что ему это не дано, что стыдится своего волнения, что мечтает волноваться, как это делают другие, а не бояться. Почему его не жалели, а только все время требовали? Что он мог сделать? Удавиться? Отца нет, и придется жить без него, и об этом трудно думать. Но он знал, что сможет жить без отца. А без Марины нет. Если ее не будет, не будет ничего. Сломается вся конструкция, на которой держится его жизнь и которую он сам создал. Марину нельзя было совмещать ни с кем и ни с чем, и он отказался от всего, и был счастлив. А они не понимали, дергали, нарушали покой. Чего они от него хотели? Что он может? У него нет сил на всех. А он отвлекался, пытался угодить всем. Вот теперь пожинает плоды. Дальше он не мог думать, боялся совсем раскиснуть. Марине он нужен сильным. У нее помутнение, так бывает, надо только переждать, и все вернется. Уже потом, когда они разъехались, выяснилось, что она отсиживалась у Любы. А тогда она пришла бледная, отстраненная, сказала, что ей надо было прийти в себя, что не могла его видеть. Шура спросил:

– А позвонить нельзя было?

– А зачем?

И она ушла спать.

Рита эту историю не знала, он только сказал, что не понимает, зачем Марина дурью мается. Сама вдруг объявилась, сообщила, что Гришка приедет, теперь говорит: не приедет. То есть последнее понятно: она наткнулась на другую женщину, и ей неприятно.

Рита сказала:

– Причина, конечно, уважительная. А объявилась она, когда я у тебя первый раз осталась.

Он вздрогнул. Рита смотрела на него и улыбалась. Как он не подумал?

– Но она же не знала…

– Почувствовала. Она же женщина.

Хотелось додумать эту мысль, но было неудобно при Рите. Они поужинали, Рита помыла посуду и засобиралась.

– Ты куда?

– Мне завтра рано к зубному. А я не взяла ничего, ни денег, ни снимков.

Он понимающе кивнул.

С седьмого раза удалось сдать экзамен. Думал, будет счастлив, а вместо этого пришло ощущение, что он просто вернулся в дом, из которого его временно выгоняли. Он уже два месяца работал на новом месте. В его отделе, который занимался разработкой специальных очков для шлема танкиста, трудилось восемь человек, все моложе его, и все, естественно, на машинах, и каждый день он с ужасом ждал, что его спросят о машине. Но похоже, все об этом забыли, а может, и думали, что он ее получил. На всякий случай он заготовил пару версий. Первая, что ездит на своей собственной, но тут была опасность, что кто-нибудь увидит, как он идет к автобусу. Вторая – подвозит друг, которому по пути, то есть тремп у него. Самое популярное в Израиле слово. Что-то вроде оказии.

Шура думал о предстоящем Маринином приезде. Стыдился того, что думает именно о ней, а не о Гришке. Может, потому, что Гришкин приезд был ожидаем и он привык к этой мысли. Недавно Марина позвонила и сказала, что они приедут вдвоем. Сообщила как факт. Шура удивился, но расспрашивать не стал. Была еще проблема. Надо было поговорить с Ритой. Он все время откладывал, не знал, с чего начать, какая будет реакция. Ничего не знал. А главное, не мог решить, чьей стороны держаться. Это было нелепо и недостойно, но он ничего не мог с собой поделать. Она сама начала разговор. Спросила, где Марина остановится.

– А где ей останавливаться? Не на улице же ночевать.

Он сам испугался внезапной агрессии, которая прорвалась помимо его воли.

– Ты успокойся. Я все понимаю. Просто предупредить можно было.

– Марин! Прости, Рит…

Он громко засмеялся, а она сидела серьезная и смотрела куда-то в сторону.

– Оговорка по Фрейду.

– Рит, я не мог ей сказать: не приезжай.

Рита молчала.

– Конечно, нехорошо, что она этого не чувствует. Но это уже не наши проблемы.

Рита перебила его:

– Я одного не понимаю. Почему ты должен скрывать что-то? У тебя что, теперь не может быть своей жизни? Или это Гришка не хочет?…

Разве он мог рассказать ей, как Марина умеет наказывать. Тем более сам он точно не знал, этого ли боится. А может быть, это будет концом надежды, последней точкой, которую поставит он сам. А потом будет мучиться и думать, что, если бы он не оборвал, все еще могло вернуться. Потом он вспомнил, что все давно оборвано, и совсем не им. Но она для чего-то приезжает…