Врангель. Последний главком

...Не раз атаман принимался за общим столом расписывать красоту станичного храма, выстроенного в аккурат перед Великой войной вместо вовсе обветшавшей деревянной церкви. И нахваливать задушевное чтение дьякона, который теперь служит за всех: и за обоих священников, убитых большевиками, и за псаломщика, сбежавшего с этими христопродавцами. Убили за отпевание расстрелянных казаков, коих сами выбросили на свалочное место и запретили, ироды, хоронить по-людски... Пока, наконец, прямо не пригласил Врангеля посетить службу.

Пронырливый Гаркуша — к нему вернулся голос, оказавшийся зычным и весёлым, — один на один внёс ясность: казаки петропавловские гадают, отчего это начальство не заходит в храм Божий, а на иных и вовсе сомнение напало, православный ли, коль фамилия нерусская.

Возмутился про себя Врангель... До чего всё-таки дремучий народ, эти казаки! Но, поразмыслив, признал своё упущение. Что правда, то правда: работает как лошадь, замотался по фронту и не сообразил сразу, как важна популярность не только в частях, но и среди населения. Тут одним молебном по случаю освобождения станицы от большевистского ига не отделаешься. И, кстати, добрым отношением попов пренебрегать тоже не следует: газеты сюда теперь не доходят, одни только проповеди и могут очистить мозги и души от большевистской заразы, указать священные цели борьбы и новых вождей... Ведь именно эти люди, простые и необразованные, но здоровые духом и верные традициям дедов, за Великую войну принесли немалые жертвы ради России, а теперь благословили своих сынов на борьбу с большевиками. Снарядили за свой счёт, дали коней и отправили в его дивизию. Доверили ему их жизни.

Слава Богу, в дневное время, когда дьякон отпевает погибших, пропадает на позициях: ходить на отпевания было бы совсем невмоготу. С детства, со смерти брата Всеволода, не переносит отпеваний и панихид.

Прийти на субботнюю всенощную, сокращённую до будничной вечерни, время нашлось. Хоть не успел к началу, но, сразу расступившись, ему и штабным освободили место перед самым амвоном...

...Смиренность богослужения и строгие взгляды святых, устремлённые на него с недописанного иконостаса, умерили негодование и осадили злую обиду. Захотелось думать о чём-нибудь добром и светлом. О детках... Как они там в Ялте? А вдруг большевики всё же вернутся в Крым? Не дай Бог! Имя его — начальника дивизии в Добровольческой армии — наверняка уже известно этой сволочи...

Добрые мысли посещали, но не задерживались.

Мрачные, темнее икон, лица казаков, наполненные слезами бабьи глаза и тихая, какая-то загробная, печаль стариков заставляли думать об ином...

Ничего из флангового удара не вышло. Бригада Науменко, обойдя с востока балку Глубокая, сбила малочисленные заслоны «товарищей» и бросилась в тыл Михайловской. Не встретив сопротивления, достигла железнодорожной ветки Армавир — Туапсе, пересекла её у станции Андрей-Дмитриевка и устремилась к правому берегу Лабы, оказавшись в ближайшем тылу Михайловской группы. Но даже этот успех его конницы не побудил большевиков начать отход. Лишь загнули сбой правый фланг, а затем, подтянув бронепоезд, два броневика и пехоту, перешли в наступление. Науменко — во избежание, как сам объяснил, лишних потерь — предпочёл в бой не ввязываться и отвёл бригаду на исходные позиции.

Единственным успехом — впрочем, немалым — можно считать захват обоза, где нашлись винтовочные и артиллерийские патроны.

Да бригадные разведчики успели опросить жителей и ещё, пока их не порубили казаки, нескольких пленных из местных иногородних. Как выяснилось, «главковерха» Сорокина с его штабом давно уже нет в Михайловской: 4 сентября, по-большевистски — 17-го, приказал всем частям отходить на юго-восток, к Невиномысской, и исчез. Какие-то пехотные «колонны» из состава Михайловской группы снялись и ушли. Как и группа какого-то «товарища» Жлобы численностью до 20-ти тысяч: оголила фронт под Армавиром и направилась неизвестно куда. Понятно теперь, почему Дроздовскому так легко удалось взять город. И другое понятно: основные силы Армавирской группы, вопреки победным сводкам штаба армии, не разгромлены.

А тем временем из Туапсе в район Михайловская — Дондуковская подошла Таманская группа. Сами большевики называют её Таманской армией. Отрезанная от главных сил Сорокина по занятии добровольцами Екатеринодара, она двинулась на юг, на Новороссийск, от него берегом Чёрного моря дошла до Туапсе, а оттуда, повернув на северо-восток, перебралась через Кавказские горы и устремилась по шоссе на Майкоп. Покровский, как ни требовал Деникин окружить её и уничтожить, дал ей благополучно выйти к Лабе и соединиться с главными силами.

В итоге численность врага перед фронтом его дивизии удвоилась, а то и утроилась: теперь она составляет 25—30 тысяч.