Врата небесные

В тот вечер я почти не разговаривал с Аврамом, а еще меньше – с пришедшим развлечь Маэля Гавейном. Я уединился в своем углу и растянулся на тюфяке. Роко тут же прижался к моему животу, и я принялся теребить его бархатные уши, отчего по моему телу разливалось тепло. Как только я прекращал трепать их, разнежившийся Роко испускал глухой глубокий вздох, приподнимавший его грудную клетку, а потом начинал сучить передними лапами, чтобы заставить меня продолжать. Я подчинялся, с удовольствием повинуясь его нежной и робкой настойчивости.

Утром, выйдя из дворца, я рухнул на какой-то улочке. Меня неудержимо рвало. Затем я бросился в поселение рабов: там я развил бешеную деятельность и принялся лечить все, что поддавалось лечению, я старался изо всех сил, я встал на сторону жизни, чтобы, приумножая исцеления, обеспечить себе прощение.

Увы, ночью, несмотря на усталость, воображение перенесло меня в спальню, где Бальмунамхе как раз должен был представлять Нелишипак царю. Смирится ли Нимрод с ее безучастностью, печалью, худобой, со всем ее обликом жертвы? Уложит ли в свою постель ту, что мечтает лишь о могиле? Не вызовет ли она у него отвращения?

Внезапно ко мне ворвался царский гонец с факелом в руке:

– Нимрод требует тебя! Немедленно!

Потревоженный Роко почуял агрессивность посланника и мое смятение, он обнажил клыки и зарычал.

– Укроти своего дикого зверя! – рявкнул гонец, размахивая факелом перед оскаленной собачьей мордой.

Я велел Роко сидеть, оделся и подхватил сумку первой помощи. По молчаливому согласию мы с гонцом всю дорогу бежали бок о бок. По мере приближения к дворцу я все сильнее тревожился. Не станет ли Нимрод укорять меня за то, что я выбрал скучную Нелишипак? Или он разгадал мою уловку и покарает меня смертью?

Мы вошли в спальню. Несколько факелов вырывали комнату из темноты, создавая в ней оранжевый полумрак.

На простынях я разглядел окровавленное тело. Пальцы Нелишипак вцепились в кинжал, воткнутый в ее грудь. Я бросился к девушке. Она была бледна и уже не дышала, рана перестала кровоточить, труп остывал.

Прикинувшийся перепуганным Нимрод тоже подошел к ложу:

– Когда я лег в постель, она вонзила лезвие себе в грудь. Я испугался.

– Чего?

– Что она направит его против меня.

Он поднес к губам чашу с водой, но пить не стал. Его била крупная дрожь:

– На самом деле, это было еще хуже.

Выпрямившись, он проорал слугам:

– Уберите ее. Вымойте все. Смените белье. Чтобы никаких следов!

И, повернувшись ко мне, пригласил следовать за ним.

На каменной террасе нас накрыла прохладная колючая тьма. Вдали, над предместьями, словно биение сердца города, раздавались удары барабанов, отбивающие ритм какого-то гипнотического танца. К ним присоединялись мужские голоса, расплывчатые или отчетливые, в которых можно было различить горловые спазмы.

Темное и прозрачное небо отступило куда-то вдаль, зато ржавая луна висела прямо над нами. Нимрод гневно указал на нее:

– Апрельские заморозки, мне следовало бы остерегаться! Боги попытались предупредить меня. Однако этот тупица Месилим ничего не заметил. Завтра я потребую от него объяснений!

Я ждал, что он выплеснет свой гнев на меня. Вместо этого он схватил меня за запястье и в поисках тепла прижался ко мне:

– Жуткая картина, Нарам-Син. Она мне нравилась! О, эта ее покорность, эти опущенные веки – они меня распаляли; тишина перед бурей, покой перед громовым раскатом. Я горел нетерпением. Когда я возлег на ложе, я был счастлив, очень возбужден и непобедим, я готовился к наслаждению! И тогда она наконец открыла глаза и посмотрела на меня. Медленно, почти равнодушно, она выпростала из своих одежд кинжал и, не отрывая от меня взгляда, закололась. Я видел, как клинок вошел в ее плоть, а смерть проникла в ее зрачки. Чудовищно! Потом она повалилась набок. Это оружие она украла у меня в прихожей.

Я чего-то недопонимал. Почему вдруг он, перерезавший столько народу, проявлял такую чувствительность?

– Что ты испытываешь, Нимрод?

– Я оскорблен, Нарам-Син. Я ее желал, а она себя уничтожила. Я ее желал, а ей это было отвратительно.

Он отодвинулся от меня. По его щекам текли слезы. Нимрод оплакивал самого себя. Отказ Нелишипак оскорбил его. Самоубийство пленницы его обидело. Смерть молодой девушки лишь ранила его самолюбие. Эта ночь привела только к одной трагедии: его собственной. Как поступить? Утешать его, укреплять его доверие? На помощь пришел инстинкт целителя:

– Позволь мне помочь тебе, Нимрод. У меня в котомке есть травяной сбор, который подарит тебе покой здорового сна.

Проникшись моим сочувствием, он согласился. Я наклонился, чтобы порыться в своем мешке.

– С меня довольно! – прошептал он. – Вполне довольно. Порой мне хотелось бы сделать как она…

Я вздрогнул. Не ослышался ли я? Я распрямился и увидел, что Нимрод, закрыв глаза, сидит на скамье и раскачивается вперед-назад. Убедившись, что он не заметил моего удивления, я встряхнул флакон и взял стоявшую рядом с Нимродом чашу.

– Прости, Нимрод, я не разобрал, что ты сказал.