Врата небесные

Послышались крики. Женщины указывали на какое-то несущееся на нас черное облако. Я мгновенно догадался, что происходит: предупрежденные родителями птенца вороны летели, чтобы отомстить.

– Где Аврам?

Мстительность ворон может сравниться только с их памятью. Мастерицы распознавать лица, они никогда не забывают врага. Хуже того, они указывают его своим сородичам, иногда на протяжении многих поколений. Аврам относился к другому народу долины.

В тот миг он обходил заваленную отбросами окраину деревни, любимое место ворон – те, подобно крылатым шакалам, питались нашими отходами. Услышав женские крики, он посмотрел, откуда они раздаются. К несчастью, забыв об опасности, он подставил летучему отродью спину. Агрессивные и бесстрашные, вороны накинулись на него и принялись рвать крепкими клювами кто лопатки, кто затылок, кто плечо, кто шею или даже виски, после чего взмывали в воздух, чтобы сделать новый заход. На сей раз они уже не пугали, они терзали и раздирали на части – они хотели получить шкуру того, кого считали убийцей своего птенца.

Роко помчался к полю боя, чтобы защитить Аврама, я ринулся следом, за мной кочевники с бамбуковыми копьями. В туче перьев, испуская жуткие резкие крики, темное войско живоглотов наконец отступило.

Лежащий лицом в землю Аврам обильно истекал кровью. Я помог ему перевернуться на спину. Он был бледен и прерывисто дышал. Закусив губу, он жестом указал мне на свои ноги. Повреждения были серьезными: в ходе битвы он запутался в колючем кустарнике, упал и вывихнул щиколотки. Страдание исказило его черты.

Подбежала Нура и обняла его:

– Тебе больно?

Он не ответил, но его измученное лицо свидетельствовало о том, что он с трудом сдерживает стоны.

Я обернулся к Нуре:

– Я остаюсь. Буду лечить Аврама.

* * *

Только долг усмиряет эго. Пока я занимался Аврамом, вправлял его распухшие лодыжки, ставил деревянные шины и давал обезболивающие настои, я не страдал – я подчинялся воле Богов и Духов и старался быть полезным. Зато стоило мне отвлечься от своих обязанностей целителя, я тотчас замечал то, что бередило мою рану: внимательное лицо склонившейся над мужем Нуры, ее обведенные темными кругами от бессонницы глаза, ее заботу о том, чтобы помочь ему пережить это испытание, и постоянное стремление облегчить его страдания. Она даже не пыталась скрыть от меня свою любовь к Авраму, и я, задыхаясь от горя, возвращался к себе в шатер.

Мое внимание привлекла одна из служанок Сары. Да и кто не приметил бы ее? Агарь пришла из страны заходящего солнца и была похожа на утреннюю зарю[64]. Действительно, своим появлением эта необыкновенно красивая девушка озаряла все вокруг. Светящееся радостью лицо вселяло надежду на будущее. От нее, такой полнотелой, энергичной и миловидной, так и веяло пленительным совершенством, хотя за этим уверенным видом скрывалось робкое сердце. Всякий раз, когда она ходила на реку за водой, все мужчины поселения не сводили с нее глаз. Лишенная жеманства, привычная к пылким взглядам, она с простодушием воспринимала это внимание. Вожделение словно не касалось ее.

Я проявлял к ней интерес по иной причине: в ней я обнаружил своего двойника. Агарь боготворила Аврама. Я прекрасно видел, сколь охотно и непринужденно она бросалась к нему по первому его зову; я также замечал, каких усилий ей стоило сохранять равнодушие в присутствии Сары. Как и я, она была лишена самого важного и жестоко страдала. Агарь волновала меня. Я непрестанно наблюдал за ней. Когда Аврам обращал мало внимания на ее преданность, я горел желанием шепнуть ему на ухо, что следовало бы проявить большую благодарность. Не потому ли Сару раздражала «вялость» Агари, что Сара угадала служанкину страсть к своему мужу? Об этом свидетельствовало ее пренебрежительное отношение к девушке: она была приветлива с остальными, но неизменно холодна к Агари.

Служанка не сердилась на свою госпожу. Она и сама корила себя за любовь к Авраму, осуждала себя за то, что стесняет супруга и предает супругу. А поскольку она упрекала себя за эту неодолимую слабость, суровость Сары помогала ей сохранить свое место.

Теперь, по прошествии лет, я усомнился в только что написанном: Агарь сперва растрогала меня или же я сразу возжелал ее? Влечение, которое мы испытываем к другому человеку, имеет разные причины, и та, что мы замечаем раньше других, не обязательно первая. Совесть – страж сдержанный, то есть ленивый; она отмечает метание наших желаний из стороны в сторону, когда ей удобно, когда ее это устраивает. Видя в Агари родственную душу, я вывожу себя чувствительной натурой: нас сближало страдание. Признавая, что меня покорила телесная притягательность Агари, я описываю себя как обычного самца: нас сближало желание. Когда я говорю правду? Когда лгу? Вспоминая прошлое, мы всегда имеем в виду настоящее. Страница, которую я сейчас пишу, имеет непосредственное отношение к сегодняшней реальности, а никак не к вчерашней.