Врата небесные

Пока Кубаба и Авраам препирались в свое удовольствие – так уж они на прощание раскланивались, – мы с Нурой отошли в сторону и устремили взгляд вдаль. Я думал о Маэле: где он? Удалось ли ему избежать гибели? Нура спросила меня сдавленным голосом, ткнув пальцем в груды развалин на горизонте:

– Ноам, ты уверен, что Нимрод там?

– Люди видели, как он упал. Он мелькнул на верхнем этаже. А затем был погребен под обломками Башни. Отныне он покоится под грудой кирпичей.

– А кое-кто утверждает, что он успел скрыться.

– Они слагают легенду. Вспомни, как рассказы изменили потоп, которому мы бросили вызов.

Она вздрогнула:

– Я предпочла бы, чтобы он спасся.

– Как? Неужели у тебя к Дереку есть хоть капля сочувствия?

Она пылко схватила меня за руку.

– Не о том речь, Ноам. Если Дереку удалось сбежать, он еще не знает о своем бессмертии. В нем живет страх, и он не считает себя всемогущим. Но если он погребен под обломками, он воскреснет. Я не знаю, сколько для этого потребуется времени, сколько займет месяцев, лет, веков, но однажды он непременно выберется оттуда живым и поймет, что смерти для него не существует. И тогда он станет чудовищем из чудовищ, самой страшной из живых тварей…

Она была права. Она серьезнее меня задумалась о будущем, о нас, обо всем человечестве – в силу странной выпавшей нам, всем троим, судьбы.

Кто-то похлопал меня по заду. Я обернулся. Кубаба обиженно пробурчала:

– Дорогуша, может, тебе плевать, но я ухожу. Предвижу, что мы больше не увидимся. Может, оно и к лучшему, ведь с тобой у меня связаны такие тяжкие воспоминания. Ну а ты, моя красавица, пойдешь за своим Барабамом. Можно я кое-что тебе шепну?

Нура поощрительно улыбнулась. Кубаба положила руку ей на живот.

– Ты не родишь, пока не станешь собой.

– Что?

Царица сурово буравила ее взглядом, не убирая руки:

– Ты не забеременеешь, пока ходишь под чужим именем. Авраам не сделает ребенка ни Саре, ни Сарре, потому что Сара – это не Сара, а Сарра – не Сарра. Маска препятствуют зачатию, ложь приводит к бесплодию. Ты дашь жизнь новому существу, когда назовешь себя Нурой.

Нура отпрянула. Кубаба кивнула на меня:

– С ним! Лишь он знает тебя как Нуру.

Она живо развернулась и обратилась к своим эфебам:

– Ну что, голубчики, вам плевать, что ваша царица изжарилась на солнце?

Слуги кинулись со всех ног услужить царице. Кубаба, что-то воркуя, обернулась к ослам.

Нура ошарашенно смотрела на меня. Мы воспользовались болтовней государыни, которая донимала прислужников:

– Дорогуша, ну-ка подсади меня на осла. Да нет, не ты! Не ты, дурень, а тот, с миленькими глазками и прелестными ушками. Эй, полегче! Или нет, вот так хорошо. Да. Вперед, дорогуша! Это я ослу. Вам не нравится, что я говорю ослу «дорогуша»?

И кортеж двинулся прочь, оглашая округу восторженными излияниями царицы.

Авраам дал нам знать, что его люди настроены поскорее расстаться с Бавелем.

Нура застыла. Она сомневалась, что хочет по-прежнему выступать в роли Сарры.

– Авраам ждет тебя, – шепнул я ей. – И Исаак.

В ее глазах замер безмолвный вопрос. Я настаивал:

– Иди.

Она все еще медлила. Я прикоснулся к ней, вдохнул ее пьянящий аромат и шепнул:

– После смерти возвращайся ко мне.

Эпилог

Ноам вышел из роскошного отеля, в котором Хасан забронировал ему номер, и сел в лимузин; служащий погрузил его багаж. Бесшумное податливое авто покатило по розовому гудрону, окаймленному глянцевыми пальмами и магнолиями с огромными цветами фарфоровой белизны. Ноама настигло чувство нереальности: миру угрожает смертельная опасность, фундаменталисты вот-вот захватят атомные электростанции, а безучастная и невозмутимая комедия роскоши продолжается как ни в чем не бывало.

Может, потому что он пишет мемуары о Месопотамии? Все здесь напоминает о чванливом городе Нимрода. Дубай воздвиг семьдесят небоскребов высотой больше двух сотен метров, и среди них вознесшийся на 828 метров Бурдж-Халифа: Бавель! На этой нескончаемой стройке рабочие из Пакистана и Индии вкалывают при пятидесятиградусной жаре в тяжелейших условиях, и чуть ли не дважды в неделю случаются самоубийства: Бавель! Сталкиваются множество наречий, неразбериха и путаница, хотя чаще прочих сквозь гам прорываются арабский и незамысловатый английский, окрашенный сотней акцентов: Бавель! Отодвигая пустыню, бросая вызов засушливому климату, освежая воздух, здесь создают искусственные архипелаги из песка, начерпанного в Персидском заливе, и воздвигают гигантский приморский курорт близ колоссального канала: Бавель! Торговые центры, эти культовые сооружения нашего времени, состязаются в роскоши: Бавель! Выше, просторней, богаче… Всякий рекорд таит в себе крушение, мера становится чрезмерностью, излишеством, попирающим свой эталон: Бавель!

Приручены здесь даже запахи. В отеле люкс Ноам вдыхал озадачивший его аромат сандала: обычно источником запаха бывает определенная точка, он распространяется и теряет свою интенсивность; но тут Ноам не мог обнаружить источника: ровный аромат тек и проникал повсюду, внушая негу и сладострастие.