Врата небесные

– Поторопись, красавица.

Я поднялся на ноги, опустил створку, прикоснулся к Бальмунамхе, следя, чтобы он не погладил меня, и мелкими шажками засеменил вдогонку за спешащими пленницами.

Он двинулся следом. И вдруг, в полном согласии со своими дружками самых разных габаритов: тощих или толстопузых, которые уже толпились перед крыльцом, резко остановился.

– Жду тебя здесь. Мужчины остаются снаружи. Инанна говорит, что, если любопытство толкнет их на то, чтобы проникнуть в женские бани, их глаза будут прокляты.

Я вошел. Совершал ли я кощунство? Рисковал ли быть наказанным? Мне показалось, что важнее избавиться от общества Бальмунамхе, нежели избежать гнева Инанны, этой экзотической Богини, в которую я не верил.

Полумрак, а затем и заполнившие помещение с высокими сводами шум, крики, смех, шлепки, плеск воды и оклики застали меня врасплох. Напоенный ароматами влажный воздух подобно плотной жидкости замедлил мои шаги и дал моим глазам время привыкнуть.

Все это таинственное помещение, освещенное проникающими сюда сквозь узкие бойницы косыми лучами солнца, занимал мраморный бассейн. Украшенные колоннами углубления вокруг него образовывали небольшие закутки, где могли поместиться двое. Десятки женщин мылись, завернувшись во влажные простыни или обнаженные, на каменных бортиках или в воде. Никогда прежде я не видел столько бедер, грудей, плеч, предплечий, животов и ягодиц. Все они были ослепительны: брюнетки с газельими глазами, блондинки с синим взором, шатенки со жгучим взглядом, рыжие с прозрачной кожей, черноволосые с обильными формами, едва достигшие половой зрелости с торчащими грудками, молодые с крепкой грудью и зрелые – с тяжелой и отвисшей. Кровь мгновенно прилила к моему члену. Уверенный, что, распознав мое самозванство, они раскричатся, я в панике забился в нишу.

Когда я убедился, что никто не обращает на меня никакого внимания, мой взгляд вновь продолжил блуждание по их формам, а сердце билось так, что едва не разрывалось. Мне нравилось все: упругие мясистые тела, тонкие талии и пухлые бока, чопорные осанки и расслабленные, торчащий пупок, спрятанный пупок, пупок в виде щели, углубленный пупок и пупок пуговкой. Некоторые справлялись самостоятельно, многие помогали друг другу, соседка намыливала соседку, терла и ополаскивала ее. Присмотревшись внимательнее, я стал различать сообщниц, соперниц, одиночек, равнодушных, угрюмых, безмятежных, уморительных, отчаявшихся, неистовых и обаятельных.

До чего необычно для мужчины оказаться среди женщин в их естестве! Одних женщин мы принимаем одетыми, других – раздетыми. Нагота не только выставляет напоказ телосложение, она обнажает душу. В той бане, хотя все они были прехорошенькие, нагота проявляла одних и скрывала других. Эта девушка, обнажившись, напрочь уничтожала свое обаяние – та, сбросив одежды, превращалась в царицу. Кое-кто откровенно позировал, гордясь своей грудью, расправив плечи, выставив напоказ все свои изгибы и сексуальность. Другие, напротив, сожалели о том, что позволило бы им проявить себя: о своих одеждах, тканях, украшениях и притираниях; смущенные, съежившиеся, чтобы скрыть себя, они лишались блеска; их ухищрения гораздо лучше выражали их подлинность, нежели природа, а их привлекательность больше зависела от поведения, нежели от анатомии. Внимательно рассматривая эту сотню девушек, я подумал, что, если бы мне велели выбрать нескольких, мои предпочтения в этой обстановке сильно отличались бы от сделанных снаружи.

Едва эта мысль пришла мне в голову, как я одернул себя: я же пришел за Нурой! Как я мог позволить себе так отвлечься! О, как же я завидовал оставшимся во дворе евнухам! Я готов был подписаться под объявленным Богиней Инанной запретом: ни одна особь мужского пола не должна проникать сюда. Мое возбуждение угрожало не только моему плану, но и моей жизни. Я до боли щипал свой член, сглатывал слюну и равнодушным взглядом, который должен был бы опознать Нуру, окидывал присутствующих. И мгновенно тела утрачивали плотность, объем, особость и сияние; они сливались с каменными стенами или мраморным полом, становились неразличимыми, исчезали. Ни одно из этих тел не принадлежало той, которую я искал, поэтому для меня они просто переставали существовать.

Отчаяние леденило мне душу. Нуры в этом зале омовений не было. Может, она еще дремлет?

Сбежав из бани, я, пока не воротились купальщицы, принялся исследовать внутренний двор, в который выходили комнаты пленниц. Одно крыло – я оглядел каждый уголок, другое – несколько затворниц уклонились от публичных омовений, третье – Нуры нигде не было. Я осматривал четвертое, когда заметил проникший в сад знакомый силуэт. Не удержавшись, я вскрикнул:

– Нура!

И тут же упрекнул себя за неосторожность. Своим мужским голосом я выдал себя.

Я замер и прислушался.