Врата небесные

От возвышающегося в глубине помещения трона раздался голос, живой, строгий и резкий. Там меня поджидало некое бесформенное существо.

Я подошел.

Царица Кубаба напоминала черепаху. Ее маленькая, испещренная множеством складок головка торчала из негнущегося тела, которое делали громоздким парадные вышитые одежды; эта головка – единственная подвижная часть инертной массы, куда она могла втянуться, – стремилась вперед, чтобы разглядеть меня. Череп с редкими волосами давил на морщинистую шею, сгибая ее, и казалось, это была тяжесть бесчисленных мыслей, толпящихся за ее живыми глазами. Кубаба отличалась уродством и умом. Подобно перламутру, окружающему жемчужину, ее увядшая кожа служила футляром ее живому сознанию.

– А ты хорошенький.

Она улыбнулась, открыв крошечные сероватые зубки – как у ящерицы.

– Ах, если бы я была моложе хотя бы лет на пять…

Фиолетовый язык облизнул пересохшие губы.

– Я постаралась бы тебе понравиться…

Она задумалась:

– На пять лет… или на пятьдесят? Мне уж и не сосчитать. Сколько ты мне дашь?

Не желая отвечать, я попытался сменить тему:

– Кого ты спрашиваешь? Врача или мужчину?

Она догадалась, что так я хочу уклониться от ответа.

– Он не только красив, но вдобавок еще и неглуп.

Ошеломленный ее фамильярностью, я зарделся. Она с восхищением воскликнула:

– Он краснеет! Что за милашка! Остерегись, я способна сказануть что угодно ради удовольствия увидеть, как ты запунцовеешь. Кстати, я вообще болтаю невесть что, все, что придет в башку. Увы, мою башку мало что осеняет.

Она откинулась назад и захихикала; в таком положении стали видны узкие, тонкие, напоминающие кошачьи, ноздри ее приплюснутого носа.

– Так сколько же лет ты мне дашь?

И, прежде чем я придумал второй трюк, продолжила:

– Так вот, несносный льстец, мне гораздо больше! Да-да, гораздо больше! Мне всегда гораздо больше. С рождения. В пятнадцать лет меня уже путали с матерью. Кстати, гигантское преимущество: в отличие от девчонок, я никогда не старела. У меня такая фора. Порой, увидев свое отражение, я заверяю себя: «Кубаба, девочка моя, ты великолепна: ты не меняешься!»

Она сурово взглянула на меня:

– Бесполезно лгать мне, мой мальчик. Я вполне осознаю, что я старая уродина. Оставь свои лживые комплименты при себе.

– Я ничего не сказал.

– Да что ты?

Она кашлянула, повернулась вправо, влево и хлопнула в ладоши:

– Пусть утолят нашу жажду, да поскорей! Что пьет наш хорошенький целитель?

– Воду.

Прикрыв глаза, она покачала головой и вздохнула:

– Нет. Этого я не выношу. Может, вина? Я покупаю его по цене лазурита. Соглашайся, тогда я буду чувствовать себя не такой эгоисткой.

– Пожалуй, вина. С удовольствием.

Она крикнула куда-то:

– Вина, дорогуши!

Появились четверо слуг, гибких и молчаливых, похожих на танцовщиков. Они налили нам густого гранатового вина, внесли чаши со смоквами и миндалем, а также блюдо с медовыми пирожными. Точно как тот, что сопровождал меня, ее эфебы носили волосы собранными в высокий круглый пучок. Под прозрачными туниками проступали мускулы, на которые исподтишка поглядывала Кубаба. Взмахом руки она отослала их:

– Спасибо, дорогуши.

Слуги исчезли за ширмами. Царица Кубаба поднесла чарку к губам, мгновение подержала нектар во рту, щелкнула языком и проглотила:

– Чудесно! Мне поставляют его левантинские[45] торговцы. Тебе нравится?

– Очень насыщенный вкус!

– Мой управитель доставит тебе его.

– За какие заслуги?

– Ты будешь моим лекарем.

Она выпила вторую чарку.

– Я тебя пугаю, ты думаешь, я слабоумная… Может, ты и прав. Я ничего из себя не корчу, не изображаю мудрую правительницу, а просто вываливаю все, что тревожит мою башку, эту старую тыкву. Я уже давно слыву идиоткой.

– Что обманывает только идиотов.

– Их много. Первым, кого я обманула, стал мой отец, бедняга, – да хранит его Забаба, – потом мой муж, милый и нежный. Ты, разумеется, их не знал, славные люди: прямые, отважные, они привлекали прекрасных женщин, но прекрасные женщины не привлекали их. Зато я их развлекала. Таким способом я добилась своего места.

Она икнула, и плечи у нее поднялись, словно от посетившего ее раскаяния.