Врата небесные

– Остерегайся его. Этого человека можно охарактеризовать одним словом: властолюбие. Он готов на все, чтобы сохранить свое положение, и ревнует ко всякому, кто ко мне приближается. Бедняга… Это человек, влюбленный во власть. Он думает, что обладает ею, хотя всего лишь подбирает крошки, которые я ему бросаю… Цинизм делает наивным. Хуннува так сильно убежден в своей изворотливости, что воображает, будто он хитрее меня. Собственные умыслы мешают ему подозревать о моих. Я частенько встречалась с людьми такого рода… Они меня умиляют: эти низкие создания без веры и закона сохраняют трогательные частички простодушия.

– Ты его не боишься?

– Достаточно для того, чтобы находить его интересным.

– На твоем месте я бы от него избавился.

– О нет, мне стало бы скучно. Вдобавок он меня трахает.

Уверенный, что ослышался, я не отреагировал. Она подавила игривый смешок и вытянула вперед свою черепашью головку.

– Твои уши не подвели тебя. Я так и сказала: он меня трахает.

Мне не удалось скрыть своего изумления. Кубаба заколыхалась на троне.

– Не удивляйся слишком сильно: ты обижаешь меня. Он трахает меня из честолюбия, ради карьеры, но ведь он меня трахает! И хорошо!

Она почесала за ухом.

– Понятия не имею, о чем он думает в эти моменты… О другой? О престоле? Возможно, о нем… По правде сказать, мне плевать, потому что силы ему не занимать.

И, сладострастно поежившись, она продолжала щебетать:

– Вот в чем преимущество моего положения… Я старая безобразная царица, но я царица! Ты замечал, как соблазнительна власть? Уродливые, дряхлые, прикованные к постели цари непременно встречают великолепных молодых женщин, готовых дарить их своими ласками. Власть придает определенную красоту, верно? Красоту, которой я обделена, но которой пользуюсь. Ах, дорогуша, как же я наслаждаюсь жизнью, несмотря на все ее ловушки! Тебя не смущает это мое «дорогуша»? Поскольку у меня никакой памяти на имена, я всех называю «дорогуша». Людям это льстит, а я уверена, что не ошибусь.

Я сдержал смех и, отведя взгляд, спросил:

– И женщин тоже?

Она хлопнула себя по ляжкам:

– Вот уж нет! Имена женщин я помню. Таким способом мне удается держать их на расстоянии. Царица не сумасшедшая.

Она зевнула.

– Извини, ты мне не наскучил, однако с возрастом процесс переваривания пищи вызывает сонливость. Мне, верно, уже приготовили постель для послеобеденного сна.

Кубаба поднялась на ноги, и я обнаружил, что она маленькая, крошечная, ниже малыша Маэля. Когда она восседала на троне, я ощущал лишь ее энергию, непостижимую и поразительную силу ее взгляда. Она встала и превратилась в морщинистую девочку, укутанную в огромный плащ. Царица уходила, пошатываясь на нетвердых ногах. Я окликнул ее:

– Последний вопрос, Кубаба, прошу тебя.

Она приостановилась и прошептала:

– Нескромный?

– По-прежнему нет.

– Жаль, но все-таки я тебя слушаю.

Я подошел к царице, встал перед ней и посмотрел ей прямо в глаза:

– Откуда ты знаешь, что можешь мне доверять?

Она подняла уголки губ, поморгала и просвистела несколько нот какого-то гимна. Она не увиливала от ответа: будучи охотницей, она была начеку и ждала точного момента, чтобы выпустить свою стрелу:

– От Нуры.

Стрела попала в цель. Я отступил на несколько шагов. Довольная, Кубаба спокойно повторила:

– От Нуры.

С этими словами она развернулась и ушла в глубину комнаты. Обретя дар речи, я, пока она не исчезла, быстро спросил:

– Так ты знакома с Нурой? Где она?

Кубаба остановилась на пороге и обернулась ко мне:

– Если ты сразу узнаешь об этом, то не поможешь мне.

Она поднесла свою худую, изуродованную артритом руку к бесцветным губам и послала мне воздушный поцелуй:

– Царица не сумасшедшая! До встречи, Нарам-Син.

После чего нырнула во тьму соседней комнаты, бормоча кому-то невидимому:

– Иду, дорогуши мои, иду.

* * *

Город терзал меня. Если не считать нескольких приятных сюрпризов, пребывание в Бавеле и Кише приносило мне только огорчения: я постоянно ощущал недостаток информации. Люди знали обо мне больше, чем я о них; в Бавеле архитектор Гунгунум призвал меня к своему ложу в качестве целителя, хотя я представлялся торговцем, здесь, в Кише, царица упомянула Нуру! Все вокруг затуманивалось, зато я словно становился прозрачным. Хождение по улицам превращалось в сущее испытание: со всех сторон на меня пялились, я сутулился и прятал глаза, чтобы скрыть свои чувства. Я взвешивал каждое слово, опасаясь, как бы молчание не разоблачило мои мысли. Мало того, что посторонние наблюдали за мной, я сам постоянно контролировал себя. Я раздваивался, становясь одновременно узником и его надзирателем.

В лесу за нами внимательно следит множество животных, птиц, насекомых, косуль, зайцев, белок и змей – но мы едва замечаем их наблюдение: они мимоходом рассматривают нас, оценивают нашу опасность и либо сворачивают в сторону, либо продолжают свой путь. Город же кишит множеством соглядатаев со смутными намерениями: одни шпионят для себя, другие для своих соседей, третьи во имя царя или же его врага – и доносят, искажают, привлекают внимание и преувеличивают.