Врата Обелиска

Но я тщательно укладываю тебя, чтобы тебе было удобно. И кладу твою руку поверх одеяла, чтобы, как только ты очнешься, ты поняла, что должна сделать выбор.

Твою правую руку, которая стала коричневой, твердой, концентрированной магией. В этом нет жестокости; твоя плоть чиста, совершенна, здорова. Каждый атом там, где должен быть, магическая кристаллическая решетка точна и крепка. Я легонько прикасаюсь к ней, хотя мои пальцы едва ощущают давление. Остаточное желание плоти, которую я так недавно носил. Справлюсь.

Твоя каменная рука застыла сжатым кулаком. По ее тыльной части идет трещина, перпендикулярная косточкам. Даже когда магия трансформировала тебя, ты боролась. (Ты боролась. Такой ты и должна быть. Ты всегда боролась.)

Ах, я становлюсь сентиментальным. Несколько недель ностальгии во плоти, и я забываю себя.

Так я жду. И через несколько часов или дней, когда Лерна возвращается к себе, воняя чужой кровью и собственной усталостью, он замирает при виде меня на страже в его гостиной.

Его оцепенение длится лишь мгновение.

– Где она?

Да. Он достоин тебя.

– В спальной. – Он тут же идет туда. Мне незачем идти за ним. Он вернется. Чуть позже – через несколько минут или часов, я знаю эти слова, но они значат так мало – он возвращается в гостиную, где я стою. Он тяжело садится и трет лицо.

– Она выживет, – не к месту говорю я.

– Да. – Он знает, что это кома, и будет за тобой ухаживать, пока ты не очнешься. Мгновением позже он роняет руки и смотрит на меня. – Ты этого не сделал, ну… – Он облизывает губы. – Ее рука.

Я прекрасно понимаю, о чем он.

– Только с ее разрешения.

Его лицо дергается. Я испытываю легкое отвращение прежде, чем успеваю вспомнить, что не так давно я тоже был в постоянном, влажном движении. Рад, что все закончилось.

– Как благородно, – говорит он тоном, предполагающим оскорбление.

Не более благородно, чем его решение не есть твоей другой руки. Некоторые вещи всего лишь приличие.

Чуть позже, вероятно, не через годы, поскольку он не шевелился, возможно, часы, поскольку у него такой усталый вид, он говорит:

– Не знаю, что нам делать. Кастрима гибнет. – И, словно подчеркивая его слова, кристалл вокруг нас на миг гаснет, погружая нас во тьму, раздражающе подсвеченную светом из другого жилища. Затем свет снова вспыхивает. Лерна выдыхает, в его выдохе много альдегидов страха.

– Мы неприкаянные.