Врата Обелиска

– Мы уходили в одно место в дальнем конце долины, подальше от Тиримо. Она говорила папе, что берет меня собирать травы. – Шаффа кивает. Такому детей, как правило, обучают в экваториальной сети узлов. Полезное умение на случай Зимы. – Она называла это «временем для девчачьих разговоров». Папа смеялся.

– И там вы занимались практикой орогении?

Нэссун кивает, глядя на руки.

– Она говорила со мной об этом, когда папы не было дома. О девчачьих делах. – Дискуссии о волновом механизме и математике. Бесконечные контрольные. Гнев, когда Нэссун отвечала не так быстро или неправильно. – Но в Конце – месте, куда она меня водила, – мы только практиковались. Она рисовала круги на земле. Я должна была поднимать камни, и мой торус не должен был выходить за пятый круг, а потом за четвертый, потом третий. Иногда она швыряла этот камень в меня. – Испуганная тремя тоннами скалы, летящими в нее, думающая – остановит ли камень мама, если я не смогу этого сделать? Она сделала это, так что вопрос остался без ответа.

Шаффа тихо смеется.

– Замечательно. – Видя смятение Нэссун, он добавляет: – Именно так обучаются – обучались – дети-орогены в Эпицентре. Но сдается, твое обучение было весьма ускоренным. – Он снова наклоняет голову, задумывается. – У вас были лишь случайные практические занятия, чтобы папа не видел…

Нэссун кивает. Ее левая ладонь разжимается и снова сжимается, словно сама по себе.

– Она говорила, что нет времени обучать меня мягко, да и вообще я слишком сильная. Ей приходилось делать то, что сработает.

– Вижу. – Но она ощущает, что он смотрит на нее, выжидает. Он понимает, что это не все. Он подталкивает ее: – Но это был тот еще вызов.

Нэссун кивает. Пожимает плечами:

– Я ненавидела это. Я как-то раз заорала на нее. Сказала, что она гадкая. Сказала, что я ее ненавижу и что она не заставит меня.

Дыхание Шаффы, когда в нем не мелькает и не вспыхивает серебристый свет, замечательно ровное. Прежде ей казалось, что он дышит, словно спящий, такое оно ровное. Он слушает его дыхание, не сонное, но все равно успокаивающее.

– Она успокоилась. Затем сказала: ты уверена, что можешь контролировать себя? И схватила меня за руку. – Она прикусывает губу. – Она сломала ее.

На мгновение дыхание Шаффы прерывается.

– Твою руку?

Нэссун кивает. Она проводит пальцем по ладони, где все длинные кости, соединяющие кисть с костяшками, до сих пор иногда ноют на холоде. Когда он больше не говорит ничего, она продолжает:

– Она сказала, что моя ненависть не имеет значения. Не имеет значения, что я не хочу хорошо владеть орогенией. Затем она взяла меня за руку и сказала – ничего не заморозь. Она взяла круглый камень и ударила… ударила им меня по руке. – Звук камня, бьющего по плоти. Мокрое щелканье, когда мать вправляет кости. Ее собственный крик. Голос матери сквозь шум крови в ее ушах: ты огонь, Нэссун. Ты молния, опасная, если ее не заключить в провод. Но если ты сможешь контролировать себя сквозь боль, я буду знать, что ты в безопасности. – Я ничего не заморозила.

После этого мать привела ее домой и сказала Джидже, что Нэссун упала и сильно ударилась. Сдержав слово, она больше никогда не заставляла Нэссун ходить в Конец. Джиджа позже заметил, какой тихой стала Нэссун в тот год. Так и бывает, когда девочки взрослеют, сказала мама.

Нет. Если папа – Джиджа, тогда мама – Иссун.

Шаффа очень спокоен. Однако он теперь знает, что она такое – ребенок столь своенравный, что ее собственной матери пришлось сломать ей руку ради вразумления. Девочка, которую мать никогда не любила, только оттачивала ее, и чей отец снова ее полюбит, только если она совершит невозможное и станет тем, чем она не является.

– Это было неправильно, – говорит Шаффа. Голос его настолько тих, что она едва слышит его. Она с удивленным видом поворачивается к нему. Он смотрит в землю, и лицо его странно. Непривычный блуждающий, растерянный взгляд, что порой у него бывает. Он что-то действительно вспомнил, и сейчас на его лице… вина? Раскаянье. Печаль. – Неправильно причинять боль тому, кого ты любишь, Нэссун.

Нэссун изумленно смотрит на него. У нее перехватывает дыхание, и она не замечает этого, пока в груди не начинает гореть, и она вынуждена заставить себя вздохнуть. Неправильно причинять боль тому, кого любишь. Неправильно. Неправильно. Всегда было неправильно. Затем Шаффа протягивает ей руку. Она берет ее. Он тянет, она добровольно падает, и вот она в его руках, он обнимает ее очень крепко, как ее отец не обнимал с тех пор, как убил Уке. В этот момент ей все равно, что Шаффа не может ее любить, раз знает ее всего несколько недель. Она любит его. Она нуждается в нем. Она все для него сделает.