Врата Обелиска

– Нет. Там нет воды. Дыра уходит в вулкан и… дальше. – Он делает глубокий вдох. – Город существует для того, чтобы вмещать эту дыру. Все в городе построено для этой цели. Даже его имя, которое назвали камнееды, знаменует это: Сердечник. Это руины, Иссун, руины мертвой цивилизации, как все прочее, только он не поврежден. Улицы не разрушены. Здания пусты, но некоторую мебель даже можно использовать – она сделана не из природных материалов, неразрушающихся. Ты могла бы там жить, если бы захотела. – Он замолкает. – Я там и жил, когда Сурьма принесла меня туда. Там было некуда пойти и не с кем поговорить… кроме камнеедов. Их там десятки, Иссун, может, сотни. Они говорят, что не они построили этот город, но теперь он принадлежит им. Уже десятки тысяч лет.

Ты знаешь, как он ненавидит, когда его перебивают, но тем не менее он делает паузу. Может, ждет комментария или дает тебе время усвоить его слова. Ты просто смотришь на его затылок. Остатки его волос слишком отросли – надо попросить у Лерны ножницы и поскорее постричь его. Какие-то совершенно неуместные мысли.

– Это нечто, о чем ты не можешь перестать думать, если сталкиваешься с этим. – У него усталый голос. Ваши уроки редко затягиваются дольше чем на час, а этот разговор уже длится больше. Ты ощущала бы вину, если бы у тебя сейчас остались какие-то еще эмоции, кроме шока. – Обелиски намекают на это, но они так… – Ты чувствуешь, что он пытается пожать плечами. Ты понимаешь. – Это не то, что ты можешь потрогать или по чему можно походить. Но этот город… Письменная история уходит на сколько там, десять тысяч лет? На двадцать пять, если считать все Зимы, по поводу которых все еще спорит Университет. Но люди существовали куда дольше этого. Кто знает, когда какая-то версия наших предков выбралась из пепла и начала трепаться друг с другом? Тридцать тысяч лет назад? Сорок? Долгий срок для таких жалких созданий, какими мы являемся сейчас, прячущихся за стенами и направляющих весь наш разум, все знания на единую цель – выживание. Это все, что мы сейчас делаем: ищем лучшие способы полевой хирургии при помощи импровизированного оборудования. Лучшие химикаты, чтобы выращивать много бобов при недостатке света. Некогда мы были куда более могущественными. – Он снова замолкает, на сей раз надолго. – Я три дня плакал по тебе, Иннону и Кору в том городе тех, кем мы были.

Тебе больно, что он включил в свой плач и тебя. Ты этого не заслуживаешь.

– Когда я… они принесли мне еды. – Алебастр пропускает часть того, что он хотел сказать, так гладко, что поначалу предложение не имеет смысла. – Я поел, затем попытался убить их. – Голос предает его. – Не сразу понял, что надо бросить это дело, но они все равно продолжали кормить меня. Я снова и снова спрашивал их, зачем они притащили меня туда. Почему не дают умереть. Сурьма была первой, кто заговорил со мной. Я думал, что они поручили это ей, но затем понял, что они просто не говорили на моем языке. Некоторые из них вообще не умели общаться с людьми. Они пялились на меня, и мне порой приходилось их отгонять. Кого-то я восхищал, у кого-то вызывал отвращение. Эти чувства были взаимными.

– Со временем я немного научился их языку. Пришлось. Части города разговаривали на этом языке. Если ты знаешь верные слова, ты можешь открывать двери, включать свет, согревать или охлаждать комнаты. Не все продолжало работать. Город разрушался. Просто медленно. Но эта дыра. Вокруг нее стояли знаки, загорающиеся, когда ты подходишь. – (Ты внезапно вспоминаешь камеру в сердце Эпицентра. Узкие длинные панели, загорающиеся по очереди по мере твоего подхода к гнезду, горящие без явно выраженного пламени или фитиля.) – Барьеры, громадные, как здания, которые порой светились в ночи. Предостережения, вспыхивающие сами собой в воздухе перед тобой, сирены, вопящие, если подходишь слишком близко. Сурьма отвела меня туда в первый день, когда я стал… функционировать. Я стоял на одном из барьеров и смотрел в темноту столь глубокую, что…

Ему приходится остановиться. Он сглатывает и продолжает:

– Она уже сказала мне, что забрала меня с Миова, потому что они боялись, что меня убьют. И там, в сердце Сердечника, она сказала мне – «вот почему я спасла тебя. Это твой враг. Только ты можешь противостоять ему».

– Что? – Ты не ошарашена. Ты думаешь, что поняла. Просто ты не хочешь понимать, потому решаешь, что должна быть растеряна.

– Так она сказала, – отвечает он. Теперь он зол, но не на тебя. – Слово в слово. Я помню это потому, что думал, что это было причиной гибели Иннона и Кору и что ты попала к этим ржавым псам: потому что где-то в заднице истории какие-то чересчур умные предки решили выкопать дыру до сердца мира без ржавой причины. Нет, Сурьма сказала, ради силы. Я не знаю, как это должно было работать, но они это сделали, а также обелиски и прочие средства для управления этой силой.