Врата Обелиска

– Но что-то пошло не так. У меня создалось ощущение, что и Сурьма в точности не знала, что именно. Или, возможно, камнееды до сих пор об этом спорят и не пришли к консенсусу. Просто что-то пошло не так. Обелиски… дали осечку. Луна улетела прочь от планеты. Может, из-за этого, может, что другое случилось, но, что бы там ни было, в результате произошел Разрыв. Это было на самом деле, Иссун. Именно это вызвало Зимы. – Мышцы его спины под твоей рукой чуть сжимаются. Он напряжен. – Понимаешь? Мы используем эти обелиски. Для глухачей это просто большие странные камни. Этот город, все эти чудеса… этой мертвой цивилизацией управляли орогены. Мы разрушили мир, в чем они всегда и обвиняли нас. Рогги.

Он говорит это так резко и ядовито, что все тело его вибрирует от этого слова. Ты ощущаешь, как он напрягается, говоря это. Ярость делает ему больно. Он это знал и все равно сказал.

– В чем они ошиблись, – продолжает он очень устало, – так это в родственных чувствах. В сказках всегда говорится, что мы слуги Отца Земли, но это не так – мы его враги. Он ненавидит нас больше, чем глухачей, за то, что мы сделали. Вот почему он сделал Стражей, чтобы контролировать нас, и…

Ты качаешь головой:

– Бастер… ты говоришь так, будто планета на самом деле настоящая. В смысле, живая. Сознательная. Все эти байки об Отце-Земле просто сказки для того, чтобы объяснить, что не так с этим миром. Как те странные культы, что появляются порой. Я слышала, что в одном из них просят небесного старика охранять их каждый раз, как они ложатся спать. Людям нужно верить в то, что есть что-то кроме этого мира.

А этот мир дерьмо. Ты теперь понимаешь это, после двух мертвых детей и постоянного разрушения твоей жизни. Незачем представлять планету некой злобной силой, жаждущей мести. Это камень. И жизнь такова, какой должна быть – ужасная, краткая и кончающаяся, – если повезет – небытием.

Он смеется. Это тоже болезненно для него, но от смеха у тебя идет мороз по коже – этот самый смех, что ты слышала на виадуке Юменес-Аллия. Смех мертвой узловой станции. Алебастр никогда не был безумен, он просто познал столько, что более слабый разумом свихнулся бы и стал бормотать нелепицу, в чем это порой проявляется. Выпустить часть накопившегося ужаса случайным звуком, как у безумца с пеной у рта, – так он преодолевает безумие. А еще так он предупреждает тебя, теперь ты это знаешь, что сейчас уничтожит еще крупицу твоей наивности.

Все не так просто, как тебе этого хотелось бы.

– Вероятно, так они и думали, – говорит Алебастр, когда смех его затихает. – Те, кто решил проделать дырку в ядре земли. Но если ты чего-то не видишь или не понимаешь, это не значит, что тебе от этого не будет худо.

Ты понимаешь, что это правда. Но что еще важнее, по голосу Алебастра ты слышишь, что он что-то знает. Это заставляет тебя напрячься.

– Что ты видел?

– Все.

У тебя мороз идет по коже.

Он делает глубокий вдох. Когда он снова заговаривает, голос его монотонен.

– Это трехсторонняя война. Вообще сторон больше, но тебе следует думать лишь о трех. Все три стороны хотят завершения войны – вопрос в том, как именно. Понимаешь ли, проблема в нас – в людях. Две стороны пытаются решить, что с нами делать.

Это объясняет многое.

– Земля и… камнееды?

Всегда рыщут, планируют, неведомо чего хотят.

– Нет. Они тоже люди, Иссун. Ты еще не поняла? Они нуждаются, чувствуют, имеют желания, как и мы. И они сражаются на этой войне намного дольше, чем ты или я. Некоторые с самого начала.

– С начала. С Разрыва?

– Да, некоторые настолько стары. Сурьма. Думаю, тот мелкий, что таскается за тобой, тоже. Есть и другие. Они не могут умереть, так что… да. Некоторые видели, как это все случилось.

Ты слишком потрясена, чтобы реагировать. Хоа? Этот семилетка с виду на самом деле насчитывает тридцать тысяч лет? Хоа?

– Одна сторона хочет, чтобы мы – люди – погибли, – говорит Алебастр. – Полагаю, это один способ покончить с делом. Одна сторона хочет… нейтрализовать нас. Оставить в живых, но сделать безопасными. Как самих камнеедов: Земля пытался сделать их похожими на себя, зависимыми от себя, думая, что так они станут безопасными. – Он вздыхает. – Думаю, приятно узнать, что эта планета тоже может косячить.

Ты вздрагиваешь от запоздалой реакции, поскольку все еще думаешь о Хоа.

– Он бывший человек, – шепчешь ты. Да. Сейчас это маскировка, давно забытая одежда, надетая снова, чтобы вспомнить былые времена, но некогда он был настоящим человеком из плоти и крови, мальчиком, который так и выглядел. В нем ничего от санзе, поскольку как народ санзе в его дни не существовали.

– Все они были людьми. Вот что с ними не так. – Сейчас он очень устал, потому говорит тише. – Я едва могу вспомнить, что было со мной пятьдесят лет назад; представь, каково пытаться вспомнить, что было пять тысяч лет назад. Десять. Двадцать. Представь, каково забыть собственное имя. Вот почему они никогда не отвечают, когда мы спрашиваем, кто они такие.

Ты резко втягиваешь воздух, осознавая.