Врата Обелиска

…Опять Лешет. На сей раз он едва узнает ее: ее волосы поседели, некогда гладкое лицо покрыто морщинами и обвисло. Она меньше, ее ставшие хрупкими кости заставляют ее сутулиться, что часто случается с аркталами в старости. Но Лешет видела больше столетий, чем Шаффа. Старость для них не означает слабость, дряхление, усыхание. (Счастье и улыбка означают нечто иное, чем просто усмирение боли. Для этого они тоже не предназначены.) Он смотрит на ее широкую приветственную улыбку, когда она хромает ему навстречу из коттеджа, до которого он ее отследил. Она наполняет его смутным ужасом и растущим отвращением, которого он даже не осознавал, пока она не останавливается перед ним, и он инстинктивно ломает ей шею.

…Девочка. Та девочка. Одна из десятков, сотен других, они сливаются на протяжении бесконечных лет… но не эта. Он находит ее в амбаре, несчастное перепуганное горестное существо, и она тут же проникается любовью к нему. Он тоже любит ее, желает быть добрее к ней, как можно ласковее, когда учит ее подчинению, сломав ей кости и угрожая с любовью, и давая обещания, которые не следовало давать. Неужели Лешет заразила его своей мягкотелостью? Возможно, возможно… но ее лицо. Ее глаза. В ней что-то есть. Потом его не удивляет, когда он получает известие, что она замешана в поднятии обелиска в Аллии. Его особенная девочка. Он не верит, что она погибла после этого. Он полон гордости, когда отправляется забрать ее назад, и молит голоса в голове, чтобы она не вынудила его убить ее. Эта девочка…

…чье лицо заставляет его проснуться с тихим криком. Эта девочка. Два других Стража смотрят на него осуждающими глазами Земли. Они скомпрометированы, как и он, даже больше. Все трое они олицетворяют собой то, против чего предостерегал их орден Стражей. Он помнит свое имя, но они – нет. Это единственное настоящее различие между ним и остальными… разве нет? И все же они кажутся почему-то настолько меньше его. Несущественными. Он резко садится в кровати, трет лицо и выходит наружу.

Детская хижина. Пора проверить их, говорит себе Шаффа, хотя идет прямиком к постели Нэссун. Она спит, когда он поднимает лампу, чтобы посмотреть на ее лицо. Да. Это всегда было в ее глазах и, может, скулах, это зудело в его мозгу, фрагменты воспоминаний и цельность ее черт сложились наконец воедино. Его Дамайя. Девочка, которая не умерла, возродилась.

Он вспоминает, как сломал Дамайе руку, и вздрагивает. Почему он сделал такое? Почему он совершал все те ужасные поступки, которые он делал в те дни? Шея Лешет. Тимай. Семья Эйтца. Столько других, целая деревня. Зачем?

Нэссун шевелится во сне, что-то тихо бормочет. Шаффа автоматически гладит ее по лицу, и она сразу успокаивается. Эта тупая боль в груди, наверное, и есть любовь. Он вспоминает, что любил Лешет, Дамайю и остальных, и все же сделал с ними такое.

Нэссун шевелится и наполовину просыпается, моргая на свет лампы.

– Шаффа?

– Все хорошо, малышка, – говорит он. – Извини.

Он очень, очень виноват. Но это страх в нем, и сны не уходят. Он изо всех сил пытается изгнать их. Наконец он говорит:

– Нэссун, ты боишься меня?

Она моргает, едва заметно, а затем улыбается. Внутри его что-то разворачивается.

– Никогда.

Никогда. Он сглатывает. Горло внезапно перехватывает.

– Хорошо. Спи.

Она засыпает сразу, возможно, она по-настоящему и не просыпалась. Но он остается с ней, глядя, пока ее веки не перестают дрожать.

Никогда.

– Никогда больше, – шепчет он и вздрагивает от воспоминания. Затем ощущения меняются, и его решимость возвращается. Что было прежде, не имеет значения. Это был другой Шаффа. Теперь у него есть еще один шанс. И если начать не совсем собой, то есть он будет не таким чудовищем, каким был, то ему вовсе не жаль.

По спине ртутной молнией скользит боль, слишком быстро, чтобы погасить ее улыбкой. Что-то несогласно с его решением. Автоматически он подводит руку к шее Нэссун… и останавливается. Нет. Она значит для него больше, чем облегчение боли.

Используй ее, велит голос. Сломай ее. Она упряма, как ее мать. Выдрессируй ее, чтобы повиновалась.

Нет, думает в ответ Шаффа и готовится к бичу наказания. Всего лишь боль.

Шаффа подтыкает одеяло Нэссун и целует ее в лоб, уходит и гасит свет. Он идет к хребту холма над городом и стоит там до конца ночи, стиснув зубы и пытаясь забыть о последнем, кем он был, и обещая себе лучшее будущее. Со временем остальные два Стража выходят на порог своих хижин, но он игнорирует чуждое давление их взглядов на спине.

12. Нэссун, в падении вверх

И снова большая часть этого – домыслы. Ты знаешь о нэссун, и она часть тебя, но ты не можешь быть нэссун… и, думаю, к настоящему моменту мы установили, что ты не знаешь ее так хорошо, как думаешь. (Ах, но так со всеми родителями и всеми детьми.) Ограждать существование нэссун – задача другого человека. Но ты любишь ее, а это значит, что какая-то часть меня должна делать так же.

В любви мы будем искать понимания.

* * *