Врата Обелиска

Джиджа не шевелится, чтобы сделать осторожный, долгий вздох. В его голове нет ничего, чтобы сказать, даже рискнуть. Он ничего не говорит, просто издает звук. Когда дети после разговаривают об этом зрелище, они упускают эту деталь: тихое, придушенное скуление мужчины, который пытается не обмочиться и не обгадиться и не может думать ни о чем, кроме неминуемой смерти. Это носовой, гортанный звук. От этого ему хочется кашлять. Похоже, Шаффа принимает скулеж Джиджи за ответ. На миг его улыбка становится шире – настоящей, искренней улыбкой, которая приподнимает уголки его глаз и открывает десны. Он счастлив, что ему не придется убивать отца Нэссун голыми руками. И затем он очень неспешно убирает руку из-под подбородка Джиджи и перебирает пальцами перед его глазами, пока Джиджа моргает.

– Ну вот, – говорит Шаффа. – Теперь мы можем снова вести себя как цивилизованные люди. – Он выпрямляется, поворачивает голову к спальной; понятно, что он уже забыл о Джидже, но добавляет: – Не забудь, пожалуйста, завтра принести ее вещи. – Затем он встает, перешагивает через Джиджу и идет в спальную.

Никому нет дела до того, что Джиджа будет делать после этого. Мальчик превратился в камень, а девочка проявила силу, странную и страшную даже для рогги. Кое-что об этом дне все запомнят. Все, кроме, подозреваю, Джиджи, который тихо похромал после этого домой.

В спальной Нэссун в конце концов удается вырвать свое сознание из водянистой колонны синего света, почти пожравшего ее. Это замечательный подвиг, хотя она этого не понимает. Все, что она знает, когда приходит в себя окончательно и видит над собой Шаффу, – что случилось что-то страшное, и потому Шаффа здесь, чтобы позаботиться о ней.

(Она твоя дочь в душе своей. Не мне ее судить, но… она настолько твоя.)

– Рассказывай, – говорит Шаффа. Он сидит на краю ее койки, нарочно заслоняя собой Эйтца. Умбра выпроваживает остальных детей. Тихоня плачет и бьется в истерике; остальные ошеломленно молчат. Нэссун не замечает – сейчас ей надо разобраться со своей травмой.

– Там было, – начинает она, учащенно дыша. Шаффа кладет большую руку на ее нос и рот, и через несколько мгновений ее дыхание замедляется. Когда оно становится почти нормальным, он убирает руку и кивком дает знак продолжать. – Там было. Голубое нечто. Свет и… я упала вверх. Шаффа, я упала вверх. – Она хмурится, смущенная собственной паникой. – Я должна была выбраться из него. Это больно. Это было слишком быстро. Это жгло. Я так испугалась.

Он кивает, будто это все имеет смысл.

– Но ты выжила. Это очень хорошо.

Она краснеет от его похвалы, хотя и понятия не имеет, что он имеет в виду. Он на миг задумывается.

– Ты сэссила что-то еще, пока была связана?

(Она не удивляется этому слову – связана, – это будет намного позже.)

– Там было место, на севере. Линии в земле. Везде. – Она имеет в виду везде в Спокойствии. Шаффа наклоняет голову с интересом, что придает ей отваги, и она бормочет: – Я могла слышать, как люди разговаривают. Где они касались линий. Там были люди в узлах. Где линии пересекались. Но я не могу понять, что они говорили.

Шаффа становится очень неподвижным.

– Люди в узлах? Орогены? Да?

Очень трудно ответить на этот вопрос. Хватка орогении этих далеких чужаков была сильной – некоторые сильнее самой Нэссун. Но была странная, почти одинаковая гладкость в каждом из самых сильных. Как пальцы, бегущие по полированному камню: без текстуры, за которую можно уцепиться. И они также были распределены на огромных расстояниях, некоторые даже дальше на север, чем Тиримо, – почти до того места, где мир стал красным и горячим.

– Узловая сеть, – задумчиво говорит Шаффа. – Хм-м. – Кто-то оставил в живых узловиков на севере? Как интересно.

Но есть еще кое-что, и Нэссун продолжает говорить:

– Ближе было много таких. Нас. – Эти ощущались как ее друзья в Найденной Луне, их орогения была яркой и быстрой, как рыбки, множество слов собирались в косяки и многократно отражали звук по связующим их серебристым линиям. Разговоры, шепотки, смех. Община, предложил ее разум. Что-то вроде общины. Община орогенов.

(Она не сэссит Кастримы. Я знаю, что ты спросишь.)

– Сколько? – Голос Шаффы очень спокоен.

Она не может измерять такое.

– Я просто слышала, как люди говорили. Это как в полных домах.

Шаффа отворачивается. В профиль она видит, как его губы открывают зубы. И на сей раз это не улыбка.

– Антарктический Эпицентр.

Нида, которая тем временем тихо входит в комнату, говорит с порога:

– Их не зачистили?

– Похоже, нет. – Голос Шаффы не меняется. – Это лишь вопрос времени, когда они нас найдут.

– Да. – И тут Нида тихо смеется. Нэссун сэссит серебряные нити внутри Шаффы. Улыбка облегчает боль, сказал он. Чем больше Страж улыбается, смеется, тем больше что-то делает ему плохо. – Разве что… – Нида снова смеется. На сей раз и Шаффа улыбается.

Но он снова поворачивается к Нэссун и отбрасывает пряди с ее лица.