Врата Обелиска

– Нельзя быть беспечным! – Мальчик сидит на обледеневшей земле, глядя на тебя распахнутыми глазами. Ты также заставляешь землю приподняться под его ногами и швырнуть его наземь и стоишь теперь над ним, кричишь, нарочно пугаешь. Он чуть не убил другого ребенка; он должен испугаться. – Когда ты делаешь ошибки, гибнут люди, ты этого хочешь? – Он отчаянно мотает головой. – Тогда встань и сделай это снова.

Ты прогоняешь их через упражнение, пока все они не демонстрируют как минимум базовую способность контролировать размер своего торуса. Кажется неправильным обучать их без всякой теории, которая могла бы им помочь понять, почему и как работает их сила, или какого-нибудь стабилизирующего упражнения, направленного на усовершенствование и отделение инстинкта от силы. Ты должна обучить их за считаные дни тому, чем ты овладевала годы; будь ты художником, они были бы в лучшем случае грубыми подражателями. Они ведут себя смирно, когда ты ведешь их назад в Кастриму, и ты подозреваешь, что некоторые ненавидят тебя. Вообще ты в этом уверена. Но так они будут полезнее для Кастримы – и в тот неизбежный день, когда Кастрима обратится против них, они будут готовы.

(Это знакомые мысли. Однажды, когда ты обучала Нэссун, ты сказала себе, что все равно, возненавидит ли она тебя к концу обучения; она поймет твою любовь, когда выживет. Это ведь никогда не казалось правильным, не так ли? Поэтому ты была мягче с Уке. И ты всегда хотела извиниться перед Нэссун, попозже, когда она станет старше, чтобы понять… Ах, в тебе сейчас так много сожалений, что они скручиваются, как железо под давлением, в твоем сердце.)

– Ты права, – говорит Алебастр, когда ты позже сидишь в лазарете на койке и рассказываешь ему об уроке. – Но ты и неправа.

Ты зашла к Алебастру позже обычного, и в результате он беспокоен и откровенно испытывает боль в своем гнезде. Лекарства, которые Лерна обычно дает ему, уже не действуют. Быть при нем для тебя всегда состязание желаний: ты знаешь, что ему не много времени осталось, чтобы научить тебя, но ты также хочешь продлить ему жизнь, и каждый день, который ты терзаешь его, перетирает тебя, как ледник. Срочность и отчаяние плохо сочетаются. Ты решила на сей раз быть краткой, но, сдается, он склонен сегодня говорить много, поскольку он облокачивается на руку Сурьмы и не открывает глаз. Ты не можешь отделаться от мысли, что это некий сберегающий силы жест, а один вид тебя его изматывает.

– Неправа? – подсказываешь ты. Может, сделала свое дело нотка предостережения в твоем голосе. Ты всегда очень защищала своих учеников, кем бы они ни были.

– Во-первых, в том, что тратишь время. У них никогда не будет точности, чтобы стать чем-то больше камнетолкалы. – Голос Алебастра полон презрения.

– Иннон был камнетолкалой, – отрезаешь ты.

На его скулах играют желваки, и он на мгновение замолкает.

– Так что, может быть, и хорошо, что ты научишь их толкать камни безопасно, пусть ты делаешь это и не мягко. – Теперь презрение исчезло. Это максимально близко к извинению для него. – Но я стою на своем: ты неправа, что вообще их учишь, поскольку их обучение мешает твоему обучению.

– Что?

Он снова заставляет тебя сэссить одну из его культей и… о. О-о-о-о. Внезапно поймать эту штуку между его клетками становится сложнее. Твоему сознанию приходится дольше подстраиваться, а когда оно это делает, тебе все равно приходится машинально выдергивать себя из тенденции замечать только тепло и дерганое движение малых частиц. Один день обучения детей отбросил твой прогресс на неделю или больше.

– Вот почему Эпицентр учил тебя так, как учил, – объясняет он в конце концов, когда ты выпрямляешься и трешь глаза, борясь с досадой. Сейчас он открывает глаза и смотрит на тебя исподлобья. – Методы Эпицентра – нечто вроде закаливания, предназначенного для того, чтобы подтолкнуть тебя в сторону перераспределения энергии и подальше от магии. Торус даже не нужен – ты можешь взять окружающую энергию многими путями. Но вот так они учат направлять свое сознание вниз, к орогении, – но никогда вверх. Все, что выше тебя, не имеет значения. Только твое непосредственное окружение, и ни шагу дальше. – Он качает головой, насколько получается. – Изумительно, если подумать. Все в Спокойствии так. Не обращать внимания на то, что в океане, на то, что в небесах; никогда не гляди на свой горизонт и не думай, что за ним. Мы веками смеялись над астрономестами из-за их сумасшедших теорий, но самым невероятным нам казалось то, что они вообще удосужились посмотреть вверх, чтобы их сформулировать.

Ты почти забыла об этой его черте – он мечтатель, мятежник, всегда переосмысляющий суть вещей потому, что они, возможно, сначала вообще не для того предназначались. И он прав. Жизнь в Спокойствии отбивает охоту к переосмыслению, к переориентации. Мудрость высечена в камне, в конце концов; вот почему никто не верит в изменчивость металла. Вот почему Алебастр был магнитным стержнем вашей маленькой семьи, когда вы еще были вместе.