Вряд ли Аллаху бы понравилось и то, что он наживался на поставках продуктов в горные лагеря подготовки, контролируемые британцами. Правда, сам мулла называл это «джихадом имуществом» и, важно тряся бородой, заявлял, что он болен, чтобы идти на джихад меча — но вот, он совершает джихад имуществом. Обычно — он брал с купцов навар не деньгами, а товарами, продуктами питания, которые отправлял в горы с доверенными людьми. Продукты он, конечно же, брал по себестоимости — а как иначе — и получалось, что он наваривался дважды.
Надо сказать, что и мечеть он отстроил — просто великолепную. И дом к ней — он пристроил не меньший.
Любой другой человек, ведя такую жизнь — несомненно, боялся бы пуще смерти — попасть на Суд, где будут взвешены его деяния, добрые и злые, где ему придется идти над пропастью по мосту, шириной с лезвие меча, а на плечах у него будут все его многочисленные прегрешения. Но мулла — совершенно не боялся этого. Он был уверен в себе и в своем сыне. И в Аллахе — он тоже был уверен.
Его сын — был известным на весь полуостров джихадистом, выходцем из британских лагерей подготовки, карой муртадов и мунафиков, бичом неверных. Это он — меньше чем полгода назад, появился из пустыни подобно вихрю вместе с пятью сотнями муджахедов и спалил русские прииски, только что открытые вместе с русистами и теми, кто пошел им в услужение. Сказано — а те, кт берет себе друзей из неверных, тот и сам из них! Эта акция — сделала его известным во всем регионе, и даже сам бригадный генерал Глэбб по прозвищу Глэбб-паша жал ему прилюдно руку. Но ничего в этом мире не вечно, и рано или поздно — его сын примет шахаду, станет шахидом на пути Аллаха и предстанет перед Всевышним, чтобы дать отчет в своих поступках. А разве не сказано, что шахиду будет даровано заступничество за семьдесят своих родственников? Вот потому — мулла и не боялся гнева Аллаха, он был уверен, что окажется в числе тех семидесяти, за которых попросит сын. И был уверен в том, что Аллах Всевышний, всепрощающий — не откажет в милости столь великому воину, воевавшему за него
Короче говоря — мулла Акиф совсем не страшился Огня. А напрасно. Потому что испытать гнев Аллаха — ему суждено было очень и очень скоро.
Прямо сейчас.
Не так давно — мулла начал еще одно богобоязненное дело, богоугодное дело, в отношении которого не должно было быть ни тени сомнений. В городе — а это был небольшой город — было немало детей, которые потеряли родителей, остались без попечения своего рода — племени — в портовом городе родоплеменные отношения ослабевали, терялись, здесь все-таки был перекресток миров. Были и беспризорники, случалось, что горцы продавали одного из своих детей, чтобы поднять остальных. Не так давно — мулла призвал всех в пятничной проповеди после намаза — вести этих детей к нему. Он заявил, что заботиться о таких детях угодно Аллаху, и кто, если не он, позаботится о таких детях.
Кто-то в городе даже устыдился и сам начал заботиться о брошенных детях — чему мулла был явно не рад. Но и на его долю хватало…
В этот день — он совершил утренний намаз наскоро, почти не вникая в суть выпеваемых им ракаатов — на сам намаз он давно не призывал, потому что англизы подарили ему такую чудесную штуку как магнитофон, которая поет нужные азаны сама — кто из местных догадается, что это поет не мулла, а магнитофон, если во всем городе магнитофонов — раз два и обчелся, электричества то нет. После чего — он надел крепкие горные ботинки, как всегда одевал, когда надо было идти в дорогу, и оседлал коня. Конь у него был так сказать не очень — совсем не арабский скакун, подобный тому, который был у Пророка — у муллы конь скорее был похож на пони, на гибрид пони и тяжеловоза, крепкая и приспособленная к горам лошаденка, способная нести и человека и груз не хуже осла или мула. С собой он не взял ничего, кроме переметной сумы, в которой не было никакого оружия…
Принимая приветствия правоверных и приветствуя их сам — он выкатился на улицу, лошадка — неторопливо зацокала копытами по улице, ведущей на выезд из города. Машин здесь было совсем немного, и почти все они принадлежали англизам, англичанам. Так — люди ездили на ослах, мулах, лошадях или просто ходили пешком. Как раз — с караваном мулов он и разминулся, его вел Васат-эфенди, здоровенный, наголо бритый купец, один из немногих купцов, чьи корни в горах. Они прохладно раскланялись — Васат хоть и был правоверным, как все горцы — но скаредничал с закятом и не усердствовал в молитве. Среди купцов — тоже были люди всякие: кто-то скаредчничал, кто-то — наоборот усердствовал в расплате с муллой Акифом. Последние знали, что если платить Акифу — то это снижает риск того, что караван будет разграблен. Потому что…
Впрочем, это не имеет значения. На Востоке главное не уметь говорить — на Востоке главное уметь молчать…