Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Я смотрел, как Франклин вышагивает по дорожке к лаборатории, — неуклюжий, угловатый, с рыжими волосами, веснушчатым костлявым лицом, шишковатой головой. Некрасивый, нескладный, совершенно непривлекательный. Блестящий ум, конечно, но вот какая женщина способна плениться одним только умом? И я с горечью размышлял о том, что в силу обстоятельств, связанных с ее работой, Джудит ни с кем из мужчин, кроме доктора Франклина, не общается. У нее абсолютно нет возможности познакомиться с каким-нибудь приятным молодым человеком. А на фоне доктора Франклина майор Аллертон с его мишурным блеском смотрится гораздо привлекательнее. Бедная моя девочка, она не понимает, чего он стоит на самом деле.

А вдруг она без памяти в него влюбится? В какое волнение она сейчас пришла! Это тревожный знак. Уверен, этот Аллертон отъявленный негодяй. А, может, и того хуже. Что если он и есть «Икс»?

Вполне вероятно. Тем более, что когда раздался выстрел, с Джудит его не было.

Однако каков же мотив этих на первый взгляд непреднамеренных убийств? Аллертон отнюдь не умалишенный, могу ручаться. Нормален, но совершенно безнравственен..

И Джудит, моя Джудит души в нем не чает.

2

Хоть я и тревожился о Джудит, мои личные переживания все же отступали на второй план. Главное сейчас — «Икс», который в любой момент может совершить новое преступление.

Удар уже нанесен; попытка, к счастью, неудачная, состоялась, и мне было о чем подумать. Чем больше я размышлял, тем больше опасений у меня возникало. На днях я случайно узнал, что Аллертон женат.

Бойд Каррингтон, который обо всех все знал, открыл мне кое-какие подробности. Дело в том, что жена Аллертона — ревностная католичка. Она от него ушла вскоре после того, как они поженились. О разводе не может быть и речи — по религиозным соображениям.

— И если хотите знать, нашему прохвосту такое положение вещей очень на руку, — откровенно сказал мне Бойд Каррингтон. — При том что он всякий раз бесстыдно предлагает руку и сердце, такая вот жена — где-то на заднем плане — устраивает его как нельзя более.

Приятная новость для отца!

Следующие несколько дней после трагического выстрела прошли вроде бы без каких-либо событий, но для меня они были наполнены все возрастающим беспокойством.

Полковник Латтрелл проводил много времени у постели Жены. К ней пригласили сиделку, а сестра Крейвен вернулась к своим обязанностям.

Не хочу показаться недоброжелательным, но не могу не отметить, что миссис Франклин проявляла явные признаки недовольства — ведь теперь она перестала быть больной еn chef.[165] Действительно, обидно — все суетятся вокруг миссис Латтрелл, наперебой оказывают ей внимание. Миссис Франклин к такому не привыкла, ведь обычно главная тема дня — ее, миссис Франклин, здоровье.

Она полулежала в шезлонге, держась рукой за бок, и жаловалась на сердцебиение. Какие бы блюда ей ни подавали, она все отвергала и с видом терпеливой страдалицы без конца требовала то одного, то другого.

— Не выношу, когда вокруг меня суетятся, — с томным видом едва слышно говорила она Пуаро. — Мне так совестно за свое постоянное недомогание. Это ужасно… ужасно унизительно, когда все время приходится прибегать к посторонней помощи. Иногда мне кажется, что болезнь — это преступление. Если ты нездоров, если ничего не можешь, значит, тебе не место в этом мире и ты должен просто убраться вон.

— Ах нет, madame, — как всегда, галантно отвечал Пуаро. — Нежный, экзотический цветок нужно лелеять в теплице, ибо он не выносит холодных ветров. Вульгарный сорняк растет и в зимние холода, но разве он за это выше ценится? Возьмите меня — больной, прикованный к инвалидному креслу, я… я не помышляю об уходе из жизни. Я радуюсь тому, что мне доступно — еде, хорошим напиткам. А сколько удовольствия приносят интеллектуальные занятия!

Миссис Франклин, вздохнув, прошелестела:

— Ах, но вы — совсем другое дело. У вас нет никого, с кем вам приходилось бы считаться. А у меня — мой бедный Джон. Я ему в тягость, я так остро это чувствую. Слабая, больная, никому не нужная. Вишу тяжелым камнем у него на шее.

— Никогда не слышал от него ничего подобного.

— Да, конечно. Не слышали. Но мужчины, они же все как на ладони. И Джон совсем не умеет скрывать свои чувства. Не то что он недобр ко мне, нет, но он… — для него это благо — он совсем бесчувственный. И думает, что другие тоже такие же. Какое счастье родиться толстокожим!

— Я бы не сказал, что доктор Франклин толстокожий.

— Да? Вы просто его не знаете. Если бы не я, ему было бы куда свободней. Понимаете, порой я впадаю в страшную депрессию и думаю, не положить ли всему этому конец.

— О, madame, не говорите так!

— Какая от меня польза? Бросить все, уйти в неведомое… — она тряхнула головой. — И освободить Джона.

— Чушь! — сказала сестра Крейвен, когда я пересказал ей эти слова. — Никогда в жизни она этого не сделает. Не волнуйтесь, капитан Гастингс. Знаем мы таких — лепечут умирающим голосом «бросить все, уйти в неведомое», а у самих и в мыслях ничего подобного нет.