Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Ну… раз уж начали, доведем дело до конца, — решительно заявила Таппенс. — О, Господи, у меня пауки на руке. И сразу три штуки! Если следующими окажутся черви, я этого не перенесу!

— Это вряд ли, — успокоил ее Томми. — Для червей нужна почва.

— По крайней мере, конец уже скоро, — сказала Таппенс. — О! А это еще что? Надо же, картонка с иголками. Ржавые, но все целые. Странно.

— Какая-нибудь девочка, не желавшая заниматься рукодельем…

— Похоже на то.

— Я нащупал что-то вроде книги, — сообщил Томми.

— О, это может оказаться интересным. В какой части Матильды?

— В районе аппендикса или почки, — профессиональным тоном ответил Томми. — В общем, справа.

— Хорошо, доктор. Что бы это ни было, извлекайте!

Фактически от книги осталось одно название и благородное обаяние старины: заляпанные страницы едва держались, а обложка распадалась на части.

— Похоже на учебник французского, — прокомментировал Томми. «Pour les enfants. Le Petit Precepteur»[88].

— Все ясно, — сказала Таппенс. — Кому-то очень не хотелось учить французский. Он пришел сюда, сунул учебник в Матильду и объявил всем, что потерял. Добрая старая Матильда!

— А ведь когда Матильда стоит на ногах, засунуть в нее что-нибудь не так-то просто.

— Это нам с тобой не просто, — возразила Таппенс. — А детям с их ростом в самый раз. Подлез под нее, и готово. Ой, я наткнулась на что-то скользкое. На ощупь, какая-то живность.

— Бр-р! — Томми передернул плечами. — Наверное, дохлая мышь.

— Нет, оно без меха. Но удивительно противное. Боже, опять гвоздь. А эта штука, похоже, на нем и висит. Какая-то веревочка… Удивительно, как это она не сгнила.

Она осторожно извлекла свою находку.

— Портмоне. Хорошая когда-то была кожа, очень даже хорошая.

— Давай поглядим что внутри, — предложил Томми.

— Что-то есть, — сказала Таппенс и с надеждой добавила: — Будем надеяться, пачка пятифунтовых банкнот.

— Если и так, они давно уже сгнили.

— Не скажи, — возразила Таппенс. — Некоторые вещи сохраняются очень даже неплохо. Раньше, по-моему, пятифунтовые банкноты печатали на прекрасной бумаге, тонкой и очень прочной.

— А может, они окажутся двадцатифунтовыми! Вот будет кстати!

— Я бы предпочла золотые соверены[89]. Правда, соверены принято хранить не в портмоне, а в вязаных кошельках. У моей двоюродной бабушки Марии был такой. Битком набитый соверенами. Она нам его показывала, когда мы были маленькими, говорила, что на черный день — на случай вторжения французов, если не ошибаюсь. Короче говоря, на самый крайний случай. Чудесные тяжелые золотые соверены! Я тогда все мечтала поскорее стать взрослой и получить такой же.

— Да кто бы тебе его дал, скажи на милость?

— Об этом я тогда не задумывалась, — сказала Таппенс. — Я была просто уверена, что каждой взрослой даме полагается большой тяжелый кошелек с соверенами. Только это должны быть настоящие дамы: с пелериной, мехами и шляпкой. Представь, как было бы здорово! Например, любимый внук возвращается в школу после каникул, а ты даришь ему на дорогу золотой соверен!

— А как насчет внучек?

— Не слыхала, чтобы они получали соверены, — вздохнула Таппенс. — Вот половинки пятифунтовых банкнот мне бабушка действительно присылала…

— Половинки?

— Представь себе. Она разрывала пятифунтовую банкноту и высылала каждую половинку разными письмами. Предполагалось, что так их не украдут на почте.

— Надо же, какие предосторожности!

— А ты думал! — сказала Таппенс, копаясь в кожаных внутренностях портмоне. — Ого! Я что-то нащупала.

— Давай выйдем в сад, — предложил Томми, — глотнем свежего воздуха.

В саду они смогли лучше рассмотреть свой трофей. Это был плотный кожаный бумажник хорошего качества. От времени кожа задубела, но не испортилась.

— Наверное, Матильда спасла его от сырости, — решила Таппенс. — Ох, Томми, гляди!

— Да уж, явно не банкноты. И тем более не соверены.

— Нет, — сказала Таппенс, — это просто бумага. Какие-то записи… Вот только сможем ли мы их прочесть? Ух, какая ветхая!

Томми бережно развернул пожелтевшую бумагу, аккуратно разделяя, где возможно, страницы. Листы, исписанные крупным размашистыми почерком, оказались, при ближайшем рассмотрении, записками. Чернила, некогда иссиня-черные, выцвели и напоминали по цвету ржавчину.

— «Место встречи изменилось, — прочел Томми. — Кен. Сад возле Питера Пэна[90]. Среда, двадцать пятое, три тридцать пополудни. Джоанна».

— По-моему, это оно! — обрадовалась Таппенс.

— Значит, адресат этой записки должен был встретиться с кем-то в Кенсингтон-гарденс. Интересно, а кто клал эти записки в Матильду, а потом вынимал из нее?

— Кто-то из обитателей дома, — сказала Таппенс, — и точно не ребенок. Кто-то, чье присутствие в Кей-кей не выглядело подозрительным. Думаю, этот человек получал информацию от офицера-шпиона и передавал ее в Лондон.

Таппенс завернула бумажник в шаль, и они с Томми вернулись в дом.

— Здесь есть еще какие-то бумаги, — сказала Таппенс, — но, боюсь, они рассыплются от первого же прикосновения.