Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Таппенс положила шаль и бумажник на стол в холле и только тут заметила лежащий на столе большой пакет.

— Эй, а это что такое?

Она развязала бечевку и сняла оберточную бумагу.

— Какой-то альбом… Ага, тут есть записка. Это от миссис Гриффин.

«Дорогая миссис Бирсфорд, большое спасибо, что принесли мне памятный альбом. Приятно было вспомнить старых знакомых. Они так быстро забываются! Порой помнишь одно только имя, а фамилия совершенно вылетела из головы! Или наоборот. Память коварна. Альбом, который я вам посылаю, завещала мне моя скончавшаяся на днях подруга, миссис Хендерсон. В нем много снимков, среди которых, если не ошибаюсь, есть и несколько фотографий Паркинсонов. Мне показалось, что если вы интересуетесь историей вашего дома и людьми, которые в нем жили, вам будет любопытно на них взглянуть. Можете не спешить возвращать мне этот альбом. Уверяю вас, для меня он — всего лишь памятная вещица. Кроме того, я не очень люблю старые снимки. В конце концов, это довольно грустно».

— Альбом с фотографиями, — сказала Таппенс. — Это может оказаться интересным. Давай-ка посмотрим.

Они уселись на диван. Альбом был толстый и тяжелый, в потертом кожаном переплете. Многие фотографии сильно выцвели, но, тем не менее, были вполне узнаваемы.

— Ой, смотри! Наша араукария. А за ней Верный Дружок с каким-то смешным мальчуганом. Должно быть, очень старая фотография. А вот и глициния[91], и пампасная трава. Какие-то люди за столом… Наверное, пьют в саду чай. Гляди-ка, тут подписаны имена. Мейбл… Красоткой уж точно не назовешь. А это кто такие?

— Чарльз, — ответил Томми, водружая на нос очки. — Чарльз и Эдмунд. Похоже, они только что играли в теннис. Вот только ракетки у них какие-то необычные. А это у нас какой-то Уильям и майор Коутс. Может, он и есть шпион?

— А вот — ой, Томми, это она!

— Да, так и написано — Мэри Джордан.

— Хорошенькая. И даже очень. Здорово! Вот мы, наконец, и познакомились.

— Интересно, кто это все снимал.

— Наверное, фотограф, про которого говорил Айзек. Отец или дед нынешнего. Надо будет заглянуть к нему, посмотреть старые фотографии.

Томми отложил альбом и принялся вскрывать письма, пришедшие с дневной почтой.

— Что-нибудь интересное? — поинтересовалась Таппенс. — Четыре конверта. В двух, ясное дело, счета. А в этом… в этом явно что-то другое. Есть новости?

— Возможно, — ответил Томми. — Придется мне завтра снова поехать в Лондон.

— Опять твои комитеты?

— Да нет. Нужно кое-кого навестить. Это на севере Лондона. В районе Хэмпстед-Хит[92], как я понимаю.

— Ты еще не сказал кого, — напомнила Таппенс.

— Некто полковник Пайкэвей.

— Ну и фамилия!

— Довольно необычная, правда?

— А я его знаю?

— Возможно, я как-то и упоминал о нем. Он живет, так сказать, в атмосфере постоянного задымления. Кстати, у тебя не найдется пастилок от кашля, Таппенс?

— Пастилок от кашля? Не знаю… Впрочем, кажется, есть. Я покупала зимой целую упаковку. Но я не заметила, чтобы ты кашлял.

— Буду. Обязательно буду, когда выйду от Пайкэвея. Дышать там попросту нечем, а не родился еще тот человек, который сумеет заставить полковника Пайкэвея открыть окно.

— И что ему от тебя нужно?

— Понятия не имею, — сказал Томми. — Он ссылается на Робинсона.

— Это который желтый и все про всех знает?

— Точно.

— Ну что ж, — удовлетворенно произнесла Таппенс, — значит, мы и правда раскопали что-то серьезное.

— При том, что все это случилось — если вообще случилось — много лет назад.

— У новых грехов старые тени, — заметила Таппенс. — Нет, не так. У старых грехов длинные тени. Нет, не помню. Томми, как правильно?

— Забудь, — усмехнулся тот. — Оба варианта ни к черту.

— Схожу-ка я сегодня к фотографу. Пойдешь со мной?

— Нет уж. Я лучше схожу окунусь в море!

— Сегодня довольно прохладно.

— Ничего. Мне просто необходимо освежиться, встряхнуться и смыть, наконец, это мерзкое ощущение, будто ты весь — от ушей до кончиков пальцев — в паутине.

— Да уж… Работенку мы себе подыскали ту еще, — согласилась его жена. — А я, пожалуй, все-таки загляну к этому Дарренсу, если я правильно запомнила фамилию. Или, может, оставить на завтра? Ты, кстати, еще не распечатал последнее письмо.

— Просто забыл. А между тем, возможно, в нем что-то есть.

— А от кого оно?