— Нет, — сказала Джудит, — я хочу поговорить с отцом.
— Да, конечно-конечно. — Он вдруг смущенно, по-детски улыбнулся. — Простите… С головой ушел в работу… Непростительный эгоизм с моей стороны. Извините, простите…
Пробили часы, доктор бросил на них быстрый взгляд.
— Боже мой! Неужто так поздно? Ну и достанется же мне!.. Я обещал Барбаре почитать ей перед обедом.
Он широко улыбнулся нам и поспешно вышел, налетев на дверной косяк.
— Как себя чувствует миссис Франклин? — спросил я.
— Как всегда, плюс новые причуды, — отвечала Джудит.
— Все-таки ужасно все время быть больным, — сказал я.
— Врача это может довести до безумия, — сказала Джудит. — Врачам нравятся здоровые люди.
— Как молодежь жестока! — вырвалось у меня.
— Я просто констатирую факт, — холодно заметила Джудит.
— Тем не менее, доктор — великодушный человек, пошел ей читать.
— Ну и глупо, — сказала Джудит. — С таким же успехом ей может читать и сиделка. Лично я терпеть не могу, когда мне читают вслух.
— О вкусах не спорят, — сказал я.
— Она очень недалекая особа, — проговорила Джудит.
— А вот тут, mon enfant, — вступился Пуаро, — я с вами не согласен.
— Она же не читает ничего, кроме глупейших романов. Работами своего мужа не интересуется. Отстала от жизни. С каждым, кто соглашается ее слушать, только и разговоров что о ее здоровье.
— И все-таки, дитя мое, я утверждаю, что она использует свои серые клеточки, но где и как, вам неведомо, — возразил Пуаро.
— Женщина до мозга костей, — не унималась Джудит. — Из тех, что воркуют и мурлычут. И я подозреваю, дядюшка Эркюль, что вам это нравится.
— Ничего подобного, — сказал я. — Ему нравятся крупные цветущие, предпочтительно русские женщины[148]
.— Вот уж не ожидал от вас, Гастингс! Выдать старого друга со всеми потрохами! Джудит, ваш отец всегда питал слабость к рыженьким и это не раз ставило его в неловкое положение.
— Ну и забавная же вы парочка! — снисходительно улыбнулась Джудит.
Она отвернулась. Я встал.
— Надо распаковать вещи и, пожалуй, принять ванну перед обедом.
Пуаро вытянул руку и нажал кнопку звонка. Спустя пару минут появился камердинер. Я удивился, увидев незнакомое лицо.
— Как! А где Джордж?
Джордж, камердинер Пуаро, служил у него уже много лет.
— Поехал домой. У него заболел отец. Надеюсь, он еще вернется. А пока его нет, за мной ходит Кертис, — сказал Пуаро, улыбаясь своему новому камердинеру.
Кертис отвечал почтительной улыбкой. Это был крупный малый с туповатым, невыразительным лицом.
Выходя, я заметил, как Пуаро тщательно запирает на ключ портфель с бумагами.
В голове у меня царила полная неразбериха. Я по коридору направился к себе в комнату.
Глава 4
Когда этим же вечером я спускался к обеду, мною вдруг овладело ощущение какой-то нереальности происходящего.
Одеваясь, я задавался вопросом, не мог ли Пуаро все это просто нафантазировать. В конце концов, он, действительно, стар и к тому же тяжело болен. Утверждает, что ум у него по-прежнему острый, но так ли это на самом деле? Всю свою жизнь он расследовал и раскрывал преступления. Стоит ли удивляться, что теперь ему чудятся преступления там, где их нет? Вынужденное бездействие, должно быть, страшно его раздражает. Чего же тогда удивляться, если он сам придумывает для себя дело? Принимать желаемое за действительное — вполне обычное проявление невроза. Подобрал целую россыпь громких преступлений и углядел в них то, чего на самом деле нет, — таинственного маньяка, серийного убийцу. Скорее всего миссис Этерингтон действительно убила мужа, работник застрелил жену, молодая женщина дала своей тетке смертельную дозу морфия, ревнивая жена в соответствии со своими угрозами расправилась с мужем, сумасшедшая старая дева совершила убийство, в котором сама и призналась. По существу, все достаточно прозрачно.
Этой безусловно здравой точке зрения я мог противопоставить только присущую мне глубокую веру в проницательность Пуаро.
Он сказал, что убийство уже подготовлено. Во второй раз «Стайлз» должен стать местом преступления.
Время подтвердит или опровергнет умозаключения моего друга, но если угроза убийства существует, нам надлежит ее предотвратить.
Имя убийцы мне неизвестно, однако Пуаро его знает.
Чем больше я об этом думал, тем больше раздражался. В самом деле, какая безаппеляционность со стороны Пуаро! Хочет, чтобы я ему помогал, а сам отказывает мне в доверии!
Почему, спрашивается? Довод, который он привел, не выдерживает никакой критики. Надоели его глупые шуточки насчет того, что у меня якобы «на лице все написано». Умею хранить тайну не хуже всякого другого. Пуаро всегда с издевкой утверждал, что у меня душа нараспашку и любой может ее читать как открытую книгу. Иногда, правда, чтобы подсластить пилюлю, приписывает это свойство благородству и открытости моей натуры, не терпящей никакой лжи.
С другой стороны, если все это дело не более чем химера, рожденная в его воображении, — рассуждал я, — то скрытность его легко объяснима…