Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— Что касается эгоизма, старики отнюдь не самые большие эгоисты, — сухо заметил я.

— Ах, папа, знаю, ты считаешь эгоистами молодых. Да, наверное, ты прав, но наш эгоизм честный. Мы всего лишь хотим делать то, что считаем нужным. Мы не заставляем других плясать под нашу дудку, и мы не превращаем людей в рабов.

— Вы просто растаптываете их, если они оказываются у вас на пути.

Джудит сжала мне руку, затем сказала:

— Не огорчайся! На самом деле я никого не растаптываю, а ты никогда никому из нас не навязывал своей воли. И мы тебе за это благодарны.

— Я, может, и навязал бы, — честно признался я. — Но тоя мама всегда была сторонницей того, чтобы каждый сам совершал свои ошибки.

Джудит снова порывисто сжала мне руку. И сказала:

— Знаю. Ты бы хлопотал вокруг нас, как наседка. Терпеть не могу такое. Я бы просто этого не вынесла. Согласись, сколько деятельных, полных сил людей приносят себе в жертву никчемным и немощным.

— Случается, — согласился я. — Но стоит ли принимать это так близко к сердцу… Не проще ли не думать об этом.

— Разве это возможно?

Она говорила с такой горячностью, что я поразился. Было слишком темно, и я не мог разглядеть ее лица.

— Все так непросто… — продолжала она. — Материальные интересы, ответственность, боязнь ранить близкого человека, — тут много всякого, но многие люди бессовестно играют на этих чувствах… Пиявки, настоящие пиявки!

— Джудит, дорогая! — воскликнул я, потрясенный страстностью ее тона.

По-моему, она поняла, что хватила через край, засмеялась, выдернула свою руку из моей.

— Слишком разошлась, да? Знаешь, меня иногда просто ярость охватывает. Представь, жил старый скряга, портивший всем жизнь… А когда нашлась храбрая женщина, способная сбросить оковы и освободить своих близких, ее объявили умалишенной. Умалишенной! Да ведь она приняла самое здравое из всех возможных решений… и самое смелое!

Меня охватило беспокойство. Недавно я уже слышал нечто подобное, но где?

— Джудит, — взволнованно сказал я. — О каком случае ты говоришь?

— Ах, ты никого из них не знаешь. Это друзья Франклинов. Старика звали Литчфилд. Он был очень богат, а несчастных дочерей морил голодом, держал взаперти и ни с кем не позволял встречаться. Скорее всего, у него было не все в порядке с головой, но не настолько, чтобы его признали сумасшедшим.

— И старшая дочь его убила?

— А, значит, ты об этом читал? Ты, конечно же, считаешь это убийством, однако личные мотивы тут отсутствуют. Маргарет Литчфилд сама пошла в полицию и во всем призналась. По-моему, она поступила достойно. Во всяком случае, у меня бы не хватило на это мужества.

— На что? Сдаться полиции или совершить убийство?

— Ни на то, ни на другое.

— Рад это слышать, — сухо сказал я. — Мне не нравится то, что ты можешь оправдывать убийства, пусть даже в исключительных случаях. А что думает доктор Франклин? — помолчав, спросил я.

— Сказал, что и поделом ему — старому скряге. Знаешь, папа, некоторые люди словно напрашиваются, чтобы их убили…

— Джудит, мне бы не хотелось, чтобы ты так рассуждала. Интересно, кто вбил тебе в голову подобные мысли?

— Никто.

— Твои заблуждения пагубны, вот что я тебе скажу.

— Понимаю. Но хватит об этом. — Она помолчала. — Меня послала к тебе миссис Франклин. Она бы хотела повидаться с тобой. Если ты не против, зайди к ней в комнату.

— С удовольствием. Жаль, что она так дурно себя чувствует, даже к обеду сойти не может.

— Да все с ней в порядке, — равнодушно сказала Джудит. — Просто обожает, когда с ней носятся.

Все-таки какая черствая эта молодежь.

Глава 5

До этого я всего лишь раз встречался с миссис Франклин. Лет тридцати, с наружностью, я бы сказал, мадонны. Большие темные глаза, разделенные прямым пробором волосы, нежное удлиненное лицо. Очень стройная, с тонкой, прозрачной кожей.

Она лежала на кушетке, обложенная подушками, на ней был элегантный пеньюар в белых и блекло-голубых тонах.

Тут же сидели за кофе доктор Франклин и Бойд Каррингтон. Миссис Франклин с улыбкой протянула мне руку.

— Как я рада, капитан Гастингс, что вы приехали. И для Джудит это тоже хорошо. Девочка так много работает.

— И очень этим довольна, — сказал я, пожимая маленькую хрупкую ручку.

Барбара Франклин вздохнула:

— Счастливая! Я так ей завидую. По-моему, она не знает, что означает слово «болеть»… Как вы думаете? — обратилась она к сиделке. — Ах, я ведь вас не познакомила! Это сестра Крейвен, я в ней ужасно нуждаюсь. Не знаю, что бы без нее делала. Она ходит за мной, как за малым ребенком.

Сестра Крейвен — высокая приятная молодая женщина со свежим лицом и прекрасными рыжеватыми волосами. Пальцы у нее длинные и белые, совсем не похожие на руки больничных сиделок. Она неразговорчива, порой даже на вопросы не отвечает. Вот и сейчас промолчала, только голову наклонила.

— Понимаете, — продолжала миссис Франклин, — Джон совсем не щадит вашу бедную дочь. Он самый настоящий эксплуататор. Джон, ты ведь эксплуататор, правда?

Мистер Франклин стоял у окна и смотрел сквозь стекло, тихонько насвистывая и позвякивая мелочью в кармане. Когда жена к нему обратилась, он слегка вздрогнул.