— У этого таинственного человека, наверное, есть имя и фамилия, — произнесла я окаменевшим голосом, стараясь казаться безразличной, — раз уж вы упомянули об этом случае, расскажите нам об этом человеке, ибо страна желает знать своих героев.
Герр Шульц сперва немного помялся, а потом ответил:
— Да, имя у него есть. Насколько я помню, его звали Макс Тимофейцев, и к тому моменту, когда я решил, что в германской армии меня больше ничего не держит, он тоже передумал работать на Великую Германию. В результате получилось так, что мы с ним бежали вдвоем. Но уже здесь, когда нас допрашивали в военной разведке, против него было выдвинуто обвинение в государственной измене, после чего я его больше не видел.
Эти слова шарахнули меня будто кирпичом по голове. Ну, Максик, так вот ты куда пропал, козел! Ну, сука, удружил, называется. Лучше бы ты сдох, паскуда! Это надо же было так подставить бедную девушку. Меня же теперь даже куры засмеют всем своим коллективом. Кроме того, как показал этот инцидент, вся моя перевоспитательская работа годилась только псу под хвост, и Максик каким ишаком был, таким и остался.
Закончив интервью, я попрощалась с герром Шульцем (кстати, не стоит терять его из вида, вполне симпатичный и неглупый парень) и вышла вон, оставив моего бывшего собеседника на попечении конвоира. Мне требовалось как можно скорее остаться наедине с собой, чтобы как следует покопаться в своих комплексах, всласть порефлексировать и сделать для себя надлежащие выводы. Одно ясно без всяких колебаний — с Максиком покончено раз и навсегда. Дочь генерала Максимова никогда не будет иметь дело с изменником Родины и врагом народа.
20 августа 1941 года. 20:35. Окрестности Могилева. Штаб группы армий «Центр».
Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.
Командующий группой армий «Центр» в глубокомысленной задумчивости застыл над картой центрального участка советско-германского фронта. Собственно, в центре обстановка была вполне приемлемой и предсказуемой. На Смоленском направлении его оппонент с противоположной стороны фронта, маршал Тимошенко, продолжал лупить растопыренными пальцами по перешедшим к обороне пехотным дивизиям, и эти потуги большевистского выскочки не вызывали у фон Бока ничего, кроме презрительной усмешки. Как в таких случаях говорил его двоюродный брат Борис фон Бок в те годы, когда он еще был русским морским офицером и служил военно-морским атташе в Берлине: «Что же вы так бьетесь, вы же так никогда не убьетесь».
Хотя из Ельнинского выступа войска выводить в любом случае надо. Никаких особых стратегических перспектив эта позиция не имеет, но для большевиков она превратилась в своего рода идефикс, иначе отчего они с таким упорством они сжигают свою пехоту в бесплодных атаках на немецкие позиции. Ничего особо опасного в этом нет, но даже капля, которая бьет в одно место, точит камень, поэтому спрямление линии фронта в данном случае выглядело бы вполне оправданным. Все равно выполнить в срок план «Барбаросса» уже не получится, шесть недель с начала войны истекли еще третьего августа, но большевики оказывают такое ожесточенное, хотя и бестолковое, сопротивление, что в нем, как в болоте, безнадежно увязла лучшая в мире военная машина Третьего Рейха.
Ничего особенно страшного в этом не было. Так как на центральном направлении у немецких войск не получалось продвинуться ни на шаг, то две недели назад было принято решение повернуть танковые группы, подчиненные группе армий «Центр» на север и на юг, ударив туда, где большевики не ждали немецкого наступления. На северном направлении третья танковая группа генерала Гота оказывала помощь войскам группы армий «Север» в их попытках наконец-то взять Петербург и сокрушить колыбель русской революции. В то же время на южном направлении вторая танковая группа генерала Гудериана, действуя совместно с первой танковой группой Клейста, должна была сомкнуть стальные клещи далеко в тылу большевистского Юго-Западного фронта, обороняющего Киев.
По замыслу Берлинских стратегов, после завершения двух этих эпических операций все основные подвижные соединения снова должны быть собраны в единый кулак по его руководством для того, чтобы нанести последний решительный удар на Москву. После взятия Москвы война с большевистской Россией будет окончена, а победители веселой гурьбою направятся сначала в русскую Центральную Азию, а потом и в британскую Индию — выдирать из британской короны один бриллиант за другим. К возможности того, что война против России будет окончена сразу после падения Москвы, фон Бок относился скептически. Русские — это еще те упрямцы, и, в отличии от французов, они будут драться и в самом безнадежном положении. Во всем остальном Федор фон Бок считал планы ОКХ вполне выполнимыми и прикладывал все возможные усилия для их реализации.