«Вратарь, не суйся за штрафную!». Футбол в культуре и истории Восточной Европы

По-прежнему холодно этим ноябрьским утром, однако настрой трибун исключительно хорош. Выход игроков и аплодисменты. Обе команды выстраиваются в длинный ряд и машут трибуне, потом в другую сторону, где никого нет — снова аплодисменты. Через двадцать минут 1:0 в пользу «Футбол-клуба», штрафной, во время которого вратарь «Гвардии ди финанца» выглядит не так хорошо, как его трико. «Дай-дай-дай! Вай-вай-вай!» — несется с ярусов. Виктора атакуют, он летит через штрафную площадку. Теперь на ярусах словно с цепи сорвались: «Забудь, забудь! Сейчас, сейчас! Ну, ну! Наши, наши! Давай, давай! Мамма миа!» На счастье, никто не ревет — «Ублюдок!» На Олимпийском стадионе это любимое у римлян словечко слышалось почти беспрерывно. В итоге — 4:0 и «Bravi ragazzi»[86].

В раздевалке каждый получает от Фабрицио (тренера. — Шт. К.) свою порцию пирожного — иного, чем объявлено. Под конец побеждает справедливость.

Это же только игра[87].

Дополнением к основополагающей общепонятности футбола и его правил в беллетристике часто служит масштаб, превышение среднего, перст божий в отношении некоторых игроков какой-то команды, лиги или какого-то (международного) турнира, да и в истории футбола вообще. Их статус отвечает уровню их собственных — не принимая на этот раз во внимание каких-то особых спортивных успехов — достижений, часто уровню cultural icon[88], под знаменем которого особенно любят собираться фанаты «их» команд и которые окружены почитанием, культом и — реже — представлены в литературе. Иконический статус футбола или футболиста отличает при этом способ (отсылки), при помощи которого некая общность (болельщики команды, эксперты на телевидении или в спортивной прессе, зрители какого-то турнира) обращается к игроку, уже ставшему героем этой отсылки. Это может простираться, как на примере Диего Армандо Марадонны (род. 1960) показал тот же Гебауэр[89], вплоть до сакрализации и таких форм почитания, которых в иное время удостаиваются только герои, святые и властители. При этом в качестве главной предпосылки должны быть налицо хотя бы какие-то особые достижения в области футбола, которые вовсе не неизбежным образом должны сопровождаться также исключительным и часто демонстрируемым спортивным мастерством (но весьма часто им сопровождаются). Забитых в играх голов при этом обычно недостаточно для того, чтобы некий игрок на деле удостоился иконического статуса, а его харизме футболиста отвечали маневры по идентификации некоей группы, которая и тогда еще почитает своего прозелита, когда он как футболист, добившийся иконического статуса, сам уже не только больше не играет активно, но, возможно, даже и тогда, когда его уже не будет среди нас. Проявления посмертной славы футболиста находят свой иконический эквивалент, разумеется, в съемках: в каких-то особых, нередко выигрышных сценах, по большей части — забитых голов, которые на онлайн-платформе «ютуб», в частности, можно обнаружить целыми массивами. В изобразительной памяти, однако, эта слава нередко приобретает дополнительную составляющую, которая отражается в сооружении и оформлении надгробий исключительных игроков, откуда и после их смерти распространяется слава о динамике (Флориан Альберт), мастерстве движения (Нандор Хидегкути) и национальном значении (Ференц Пушкаш, Дьюла Грошич) героев.

Ил. 3. Будапешт, кладбище «Обуда», надгробие Флориана Альберта, фрагмент. Фото: Штефан Краузе, 2017

Для литературы больше прочего подходят актуализация, фикциональная ревальвация, переоценка и заостренное скрепление нарратива, связанного с футболистами как icon. Текст или по меньшей мере его пассаж при этом отмечены тогда одновременно апелляцией к футболу как сюжету и обращением к харизме и к icon возведенному игроку.