Времена

Была, наверно, середина августа, когда они прибыли на новый пункт их следования. Мама сказала, что это место назывется «Миллерово». Детей отпустили погулять. Двоюродная сестра, которая была на два года старше, держала за руку его и своего младшего братика. Они свернули на тропинку в стороне от скверика. День в Миллерово выдался очень жарким. Неподалёку трое солдат в солдатских робах с расстёгнутыми пугавицами зло работали лопатами. Дети подошли ближе. В глубокой яме, видимо, воронке от бомбы лежала лошадь. Один солдат снял с головы пилотку, оттёр со лба пот, глянул на детей и брякнул:

– Гляди, жидята, – и криво усмехнулся.

Что такое евреи, Филя уже знал, а жидята – ещё нет. Однако приобретаемый опыт подсказывал, что это плохо. Девочка, более догадливая, развернулась, уводя мальчишек подальше от этого места.

– А что? – продолжал им в догонку солдат, скорее всего старшой. – Может быть… – И он кивнул на яму. Все трое расхохотались.

* * *

«Дан приказ: ему на Запад, Ей в другую сторону…» – поётся в прощальной комсомольской песне. К осени уже вся Молдавия и Буковина были оккупированы румынскими войсками. Также были потеряны Донбасс и Криворожский бассейн. Оставлены Минск, Киев, Харьков, Смоленск, Одесса, Днепропетровск. Враг рвался к Кавказу, продвигаясь в восточном направлении. Эвакуация вела в Сталинград, но в декабре город уже горел. Следовало двигаться дальше. И здесь произошло нечто, что он тоже хорошо запомнил.

Чтобы двигаться дальше, надо было добыть билеты на пароход «Иосиф Сталин». Мест оставалось мало, а желающих – много. Филя маялся от духоты, прижимаясь головой к маминому бедру и стоя с ней у огромного стола, по другую сторону которого какая-то тётя выдавала билеты. Вдруг мама наклонилась к нему и сказала:

– Я подниму тебя на стол, а ты ползи к этой тёте и попроси два билета.

Учёные люди утверждают, что уже с двух лет у детей развивается совесть. Так это или нет, но малыш почувствовал что-то неладное. Он был поставлен на четвереньки на крышку стола, мама подталкивала его сзади и закричала:

– С детьми в первую очередь!

Ему стало страшно и немножко стыдно.

Он понял, что все видят его в этом нелепом положении, и не хотел говорить «тётенька, дайте нам два билета». Но мама подталкивала, требовала, чтобы он полз дальше, и он подчинился, ощущая фальшь своего действия. Билеты они получили, но маленькая, едва ощутимая первая трещина в душевной связи матери и ребёнка появилась. Он, правда, этого не осознал.

На пароходе их места были на палубе. Еды никакой, только кипяток. Плыли в Астрахань, и Филя узнал, что такое бомбёжка. Он прятал лицо на маминой груди, и было уже не так страшно.

Прибывших в Астрахань будто в насмешку судьбе поместили в здание кинотеатра «Победа». Условия были ужасными, помощи никакой. Начался повальный мор, корь среди детей. Врачи требовали отдавать детей в больницу. Кто отдавал детей, больше их не видел. Все отданные в больницу поумирали: явная диверсия персонала, ожидавшего немцев как спасителей.

Больной корью Филя лежал на руках у матери и хныкал:

– Мамочка, я падаю.

А мама продала папино пальто и на вырученные деньги покупала детям: ему, кузину и кузине, прибывших позже, молоко. Может быть это и спасло их. А может быть они выжили потому, что родители их в больницу не отдали.

Через пару недель всех эвакуированных отправили в село Пироговка, что в пятистах километрах от Астрахани. Была зима, а имеющуюся когда-то тёплую одежду давно распродали или обменяли. У Фили отморожены ножки. Из еды только рыба и кипяток. Бабушка, мамина мама, умерла в дороге. Он видел, как деловито суетились вокруг неё три дочери. Она лежала на очень высокой постели, и всё было обыденно. Здесь страха он не испытывал, потому что не понимал, что такое смерть. Куда-то отлучился дедушка и исчез навсегда. Теперь у него оставалась только одна бабушка, папина мама. Но следовало двигаться дальше.

Дальше, дальше, дальше… До конечного, предназначенного указанием власти пункта эвакуации, в межгорную долину, в небольшой киргизский городок Узген.

В Киргизстане