Времена

Папа был на фронте, а мама писала ему письма. Тогда конвертов у людей не было, и письма складывали в треугольнички. Чтобы письмо было доставленно на фронт, который, разумеется, не оставался на одном месте, надо было знать адрес полевой почты. Наверно, не мама придумала, а может быть и она, обводить на листке письма пальчики руки растущего ребёнка. Таким образом папа мог следить за ростом своего мальчика. Он как бы бывал рядом со своей семьёй и понимал, ради чего он воюет. Папа тоже писал письма маме, а одновременно и своей маме, потому что обе мамы жили вместе.

Филе было уже пять лет, когда с фронта пришло очень плохое письмо. Оно было не от папы, а от его командира, и называлось это письмо «извещение». До этого было другое письмо от папы, где он сообщал, что его повысили в звании, он уже старший лейтенант и будет ещё беспощадней бить врага.

Когда мама вслух прочитала письмо от командира, она закричала так громко, что во двор высыпали все, кто находился в домах. Мама плакала и кричала. Бабушка тоже плакала, но не кричала. Она плакала тихо, но очень горько. Малыш почувствовал эту разницу и тоже заплакал. Он ещё не совсем понимал, что у него больше нет папы и никогда не будет, но испугался за маму. Мама была рядом, а папа очень далеко, и он папу не помнил. Но за маму он испугался не потому, что она плакала, стонала и кричала. Она кричала как-то не так. Голос у мамы был очень сильный, и кричала она всё громче. Даже люди с улицы забегали в их двор, чтобы узнать, что случилось. А мама рвала на голове волосы и била себя по лицу. Это было ужасно и продолжалось долго. Он не хотел этого. Потом она останавливалась, вся красная, что-то почти спокойно говорила бабушке, краем глаза следила за ним и вновь начинала громко кричать. До изнеможения.

Это был ритуальный плач по убиенному. Но Филя этого не знал. Ему было очень страшно за маму, но, плача, он пошёл не к ней, а к бабушке. Это было понятней. Та обняла внука. Он был всё, что у неё оставалось от единственного сына, и каким-то невероятным чутьём мальчик понимал и это. Он чувствовал и сознавал, что и бабушка отныне ближе ему, чем мама. Что никто никогда не будет его любить больше, чем бабушка. Мама становилась далёкой. Пройдёт время, и она перестанет кричать. У неё появятся другие дети, а бабушка будет плакать. Горько и всегда.

Старая маленькая душевная трещина между ним и мамой, которая появилась тогда у раздачи билетов на пароход «Иосиф Сталин», всплыла в его сознании и стала расширяться. Душевная пуповина между ним и мамой рвалась. Он прижимался к бабушке, к такой тёплой и мягкой, и стеснялся за маму.

В этот день он окончательно перестал быть ребёнком.

Яблочко

Маме о том, что собрался на Днестр, Мишка ничего не сказал. Когда по городу разнеслась весть об утонувшем на «Сухом Лимане» мальчике, ходить на Днестр без взрослых было строго запрещено. Плавать Мишка не умел.

«Сухим Лиманом» называли, собственно, ручей, который разрезал центр города Тирасполь на западную и восточную половины. Большую часть года он действительно был сухим. Его русло пролегало по левой стороне небольшого парка, если смотреть с главной улицы. Оно шло через ничем не застроенную низину. Над ручьём был проложен автомобильный мост. С обеих его сторон устье ручья, впадавшего в Днестр, было достаточно глубоким, а берега крутыми. Днестр – река непредсказуемая. В период вскрытия льда в марте и апреле его разливы были столь значительны, что вода заполняла всю низину «Лимана», а иногда и прибрежные улицы города, добираясь почти до улицы Свердлова, на которой жил Мишка. Эти разливы случались даже летом и осенью, когда в Карпатских горах таяли снега или шли продолжительные проливные дожди.

Ребята с Мишкиного двора прекрасно знали и это, и про утопшего мальчишку, но в удовольствии купаться ранним летом в «Лимане» себе не отказывали, потому что вода там стояла долго, была теплее, чем в реке, и было мелко. Смельчаки если и ныряли, то у моста. Утонувший был приезжим и русла ручья не знал. Ныряя, он ударился головой о камень и, с точки зрения ребят, сам был виноват; поэтому запрет родителей они считали несправедливым.

Мишка ещё и потому не хотел просить у матери разрешения, что в это летнее июльское утро ребята собрались и не купаться даже, а воровать в саду яблоки. Вовка Нечипоренко обнаружил на правом берегу, если идти вниз по течению километра два, огромный яблоневый сад, который принадлежал кицканским монахам.

Мужской монастырь в правобережном селе Кицканы был возведён ещё в середине девятнадцатого века, считался знаменитым, но ребят это не интересовало. Было важно, что Вовка обнаружил лаз в высоком сеточном заборе с колючей проволокой поверху. Заграждение отделяло сад от прибрежья реки.