Времена

Ей снилось, что стоит она под навесом крыши, а из фиолетово-чёрной тучи хлещет дождь. Только струи его не обычные: кто-то на небе лил на землю кипяток. Капли его попадали ей на лицо, они оставляли ожоги, но она терпела. Вдруг дождь прекратился, она смотрит вверх, а там под крышей гнездо. Из гнезда вылетают два стрижёнка, сверху на них неожиданно устремляется чеглок. Это такая разновидность сокола. Стрижам удаётся увернуться от хищника, но чеглок уже не чеглок, а баба Яга на метле, стрижата не стрижи, а голенькие младенцы, вроде ангелочков, с крыльями стрижей за спиной. Один, спасаясь, летит прямо на неё, и она узнаёт в нём… Гошу. Но это не Гоша-птенец, а её не рождённый сынишка. Гоша кружит над ней и плачет. Она прислушивается к его щебету и начинает понимать птичий язык. Он жалуется:

– Мама, мама, мне больно! Злая тётя поранила мне плечо. Мне трудно летать, а нам пора в Африку. Я улетаю в Африку навсегда. Мамочка, скажи папе, что я никогда не вернусь…

* * *

После кончины жены Яков сильно сдал, не следил ни за собой, ни за домом, не принимал ничьей помощи, отключил телефон. Он полностью поседел, весь сгорбился. Соседи стали замечать, что прежде крепкий мужчина разговаривает сам с собой, неожиданно и вроде некстати жестикулирует, как будто ведёт с кем-то трудный и горький диалог.

Енот

Я сижу в овальном зале и смотрю в окно, в ту сторону, где пару недель назад произошло событие, которое своей непонятностью сверлит мне голову. Собственно, по местным масштабам оно ординарное, почти бытовое. Но не сам по себе факт вызывает непонимание, а моё состояние после него…

Овальный зал находится в графском доме, который я периодически посещаю в различные времена года. В нём живут мои старые знакомые, можно сказать друзья, граф и графиня… Обозначу их по старинке: буквой N.

К садовому фасаду дома примыкает парк с прудом, в котором водятся карпы и ещё какие-то мелкие рыбы.

Я люблю этот парк. В поэтическом цикле «Парк на двоих» он был описан мной так:

Деревья спят, и утро в дрёмной сказке.
Сад заворожен феей на века.
И только, вроде, по её подсказке
на холмике за ним, издалека
анютины подглядывают глазки.

С рассветом солнца луч ещё не жаркий,

цветные заточив карандаши,
зарю штрихует розовым и в парке,
когда не видно ни одной души,
тайком ветвистые целует арки…

И далее особо важное место:

С десяток стройных корабельных сосен
в молитве тянутся руками вверх
в бездонную, распахнутую просинь,
замаливая первородный грех,
застыв в печальном и немом вопросе…

Последние слова словно пророчили происшедшее событие и то, что я в связи с ним испытал.

Теперь несколько слов о парке.

От некогда величественного творения в английском стиле – культурной осталась только часть. Остальной участок, одичавший, ещё угадывается как бывший парк и лежит по разные стороны хутора, у начала которого находится и графский дом.

В далёком прошлом значительная территория: хутор, парк, поля, ныне засеянные пшеницей, лес, остатки которого ещё сохранились, деревня на противоположной стороне от федеральной 217-й дороги – принадлежала богатой баронессе. Ныне, в центре этого района возвышается средневековым реликтом среди низкорослых современных домов старинный замок. Графский дом был построен позже. Но и он выглядит подростком рядом с могучим старцем.

Да, когда-то в замке бурлила весёлая жизнь, устраивались балы, турниры. Роскошные одежды дам и кавалеров конкурировали с блеском залов и комнат. Свидетелями этой жизни остались картины, мебель и уникальная библиотека. Это имущество, скорее часть его, перенесли в графский дом. Замок ещё хранил ароматы былой дворянской жизни, когда наступили иные времена. Его продали и он стал хиреть из-за ненужности. Я часто бывал в нём.

Впрочем, что значит «бывал»? Я тут жил! В начале девяностых прошлого столетия в нём поселили еврейских эмигрантов из бывшего СССР, около трёхсот человек. И замок ожил.

У меня было много свободного времени, и я излазил замок, как говорится, вдоль и поперёк. Кроме огромного бального зала, превращённого словно в насмешку над дворянством в шумную общепитовскую столовую, в здании помимо заселённых комнат была ещё масса не затребованных помещений, закоулков и, главное, могучая, возвышающаяся над замком башня с тёмными кельями и переходами в запущенное чердачное пространство, где на крепёжной балке повесился один из неуравновешенных эмигрантов.

За последующие год-два эмигрантов расселили в квартиры по городам и весям, а замок превратили в домициль для престарелых людей, типичное коммерческое предприятие, в котором ныне живут приблизительно 140 доживающих стариков.