Времена Амирана (СИ)

Ну, что за дурак! — Сердеции хотелось завопить во весь голос. Хотелось схватиться обеими руками за его начавшие облезать на затылке патлы и драть их, драть, пока там совсем ничего не останется! Но она только выпустила сквозь стиснутые зубы скопившийся воздух и отвела взгляд в сторону от этой противной рожи.

Народ в основном еще стоял, но чьи-то спины уже маячили у выхода из вестибюля. Шут этот гороховый стоял и внимательно смотрел в их сторону. Чего уставился?..

Надо было торопиться.

— Слушай, от тебя теперь зависит судьба целой страны, целого народа. Если ты не заявишь сейчас — смело и бескомпромиссно — свои права на Эрогению, там начнется свара. Гражданская война, ты понял? Ты этого хочешь?!

Нет, этого Урлах, конечно, не хотел. Хотя, по большому счету, ему и было наплевать. Никогда он об этой Эрогении, пропади она пропадом, не думал, и даром она ему не нужна, ему вон своей Ледерландии за глаза…

А Сердеция тем временем продолжала, и то, что она только что сказала, оказывается, были еще цветочки.

— Значит, ты сейчас пойдешь и попрощаешься с братом. Скажешь маленькую речь, чтобы всем стало ясно, что ты скорбишь, но что судьба народа Эрогении тебе не чужда. Что ты не оставишь народ своего брата в беде, ты понял? — Не оставишь! Что ты готов в этот скорбный час взвалить на себя все заботы и о брате, и о стране, оставшейся без монарха.

Она перевела дух и снова яростно и твердо уставилась в по-коровьи осоловелые очи супруга. Этого идиота, которого так трудно, почти невозможно, расшевелить.

— А потом ты пойдешь к этим, эрогенцам, свите Геркулания. И скажешь им то же самое. Ты должен возглавить все хлопоты, связанные с погребением. Я тебе помогу, конечно. Мы его забальзамируем и отвезем туда, в Эрогению. Там организуем похороны. Есть такая примета: кто организует похоронный обряд, тот потом и занимает престол.

Да-а, — понял несчастный Урлах, — выспаться сегодня не удастся.

***

Ну, вот и все. Умер Геркуланий, король Эрогении, умер… Мысли об этом и вокруг этого крутились в головах всех, собравшихся в этот час в вестибюле дворца. Мысли — у кого ясные, у кого бессвязные, у кого и вовсе бестолковые — о мимолетности жизни и бренности всего сущего. Но, наверное, ни у кого не было такой каши в голове, как у притулившегося к колонне в дальнем углу Пафнутия.

— Ну, что?.. — Думал маг. — Вот оно… или — сейчас, или — никогда!..

Надо было решаться. Другого такого шанса не будет. Нигде и никогда. Но он никак не мог. Сердце колотилось, будто он уже пробежал парочку миль, или, как здесь говорят, верст. А он и одного шага не сделал. Туда… Где лежал, все еще окруженный скорбящими этот, которого он тащил. Тащил и защищал. И вот он теперь умер. А у него, у Пафнутия появился шанс. И Пафнутий снова пытался вытолкнуть свое, ставшее таким тяжелым и неуклюжим, тело. Вытолкнуть к этим… А ведь там сам государь! Что, вот так просто взять и подойти?..

А народ тем временем зашевелился. Кто-то уже направился к выходу. Еще немного, и все разойдутся. Останутся одни слуги. И что тогда? А ему куда деваться? Выгонят отсюда — обратно уже будет не попасть.

Вдруг наметившееся было центробежное движение сменилось на центростремительное. Двое — мужчина и женщина, явно не из дворцовой обслуги, пошли туда, куда так хотел попасть Пафнутий. Хотел, но боялся. А они шли. Они не боялись. Они явно имели право.

Пафнутий посмотрел на них внимательнее. Они шли рука об руку. Женщина была молода и красива. Мужчина был повыше и постарше ее. И, похоже, это она вела его, а не наоборот. Вид у влекомого был бледен, глаза растерянно бегали по сторонам, ноги шаркали подошвами по мрамору — им явно не хотелось идти туда, куда они шли. Наверное, так выглядел бы сам Пафнутий, если бы решился все-таки пойти туда, куда хотел.

Они дошли до границы круга, образованного стоящими вокруг мертвого тела. Женщина остановилась и, как показалось Пафнутию, подтолкнула своего спутника в спину. Он запнулся и сделал шаг вперед, туда, к лежащему, выходя за пределы этой, сама собой образовавшейся, границы. Чем тут же обратил на себя внимание окружающих. Потом он, видимо по инерции, сделал еще один шаг. И вот тут уже всем стало ясно, что это не случайность, и не просто так.

Ясно это стало и Пафнутию. И интересно. Незаметно для самого себя он двинулся туда. Просто, чтобы лучше видеть и слышать. Но, тем не менее, двинулся. И, кстати, не он один. Другим тоже стало любопытно.

***

Урлах остановился и растерянно огляделся вокруг. Все смотрели на него. А где же Сердеция?.. А, вот она, тоже смотрит, и слегка улыбается, и кивает ему незаметно — подбадривает. Ну, что же…

— Э-э… — Начал Урлах. — Господа!..

Горло перехватило и он закашлялся. Ну, — подбодрил он себя, — смелее! Это же мой брат. Да, мой брат!

— Это же мой брат, господа. Я хочу сказать… Мне так жаль… Я буду, это… Я возьму на себя все эти… расходы. Я хотел сказать — заботы…

***

— Что он там бормочет? — Бенедикт нахмурился и сурово уставился на зятя, которому вдруг пришла в голову блажь о чем-то тут поведать городу и миру.