Времена Амирана (СИ)

— Ну… — согласился с ним Фикс. — Надо же гостя уважить. У него как раз тост созрел. Неудобно…

— Я с вами! — Сказал Урлах.

***

В винном хранилище стояли гигантские бочки, и так пахло, что можно было и не пить. Достаточно было просто быть там.

Вытащив вставленную раньше пробку, стали наполнять бурдюк, попутно обливаясь при этом. Это было ужасно смешно. Урлах не выдержал и захихикал. Здесь, в этих подвалах, среди этих простых, добрых людей можно было забыть об условностях, приличии и своем королевском достоинстве, черти бы его побрали! Давно Урлаху не было так хорошо. Да, он выпил! Да!.. Ну и что?!. Это совсем не то, что надираться с горя в одиночку. Просто, ну — совсем!

Наконец, бурдюк был полон, пробка встала на место, и они пошли обратно. Первым шел Фикс, освещая путь фонарем. За ним — Хряпа, неся на руках сосуд с драгоценной влагой, за ним шел Магомад, готовый, если что, сменить товарища. Крайним, налегке, шел Урлах, и на устах его играла улыбка человека, нашедшего, наконец, свое призвание. Свое место под солнцем, отведенное ему самой природой.

Путь был не так уж и близок. Подвалы были обширны, коридоры пересекались и раздваивались. Ноги немного заплетались. Вдруг резко дал знать о себе мочевой пузырь. Собственно, он давно уже подавал сигналы, но Урлах предпочел их до поры игнорировать. И вот, наконец, организм сказал: сейчас, или…

Ну, тут уж выбирать не приходилось. Никаких "или", только — сейчас.

***

Видимо, Урлах шагнул не в ту сторону. Отряд не заметил потери бойца, и пока он был занят отправлением своих естественных потребностей, его спутники и проводники в этих лабиринтах свернули куда-то, и огонек светильника исчез. Кончив возиться со шнуровкой на штанах, Урлах обнаружил себя в полной и беспросветной темноте. А в темноте потерять ориентацию — ну, просто, нечего делать. Так же, как и под водой. Но под водой проще, там, во-первых, только два направления, из которых нужно выбирать — верх и низ, а во-вторых, элементарный фокус с пузырьками воздуха изо рта поможет найти верный путь — вверх, к солнцу, небу, жизни.

А вот в темноте…

Кинувшись в ту сторону, куда, как ему казалось, он шел, и куда ушли его друзья, Урлах никого не догнал и ничего не увидел, зато наткнулся на препятствие. Стена. Стена была и справа, и слева. Значит, он попал в тупик. Урлах развернулся и, понимая, что заблудился, пошел назад.

Вот так же он брел на ощупь, пока не увидел свет и не встретил Фикса, Хряпу и Магомада. Теперь же, кажется, он их потерял. И от осознания этой потери Урлах чуть не заплакал. Нет, он, конечно же, понимал, что долго эта идиллия продлиться не сможет. У них свой мир, своя жизнь, линия которой только случайно и только на миг пересеклась с линией его несчастной жизни. Только на миг… Но как же хотелось растянуть этот миг еще хоть на чуть-чуть. Не вышло.

Урлах куда-то шел, но, с равным успехом, мог бы оставаться и на месте. Вокруг него ничего — ну, ровным счетом, ничего не менялось. Все та же тьма, и все те же стены, обнаруживаемые только при соприкосновении с ними. Кое-где попадались двери. Запертые двери. Двери, которые никуда не вели, ничем не отличающиеся от стен.

Тьма была вокруг, тоска была внутри. Тьма и тоска нашли друг друга, соединились и родили отчаянье. Урлах не знал куда идти, но он не знал и — зачем идти. Там, наверху, его ждала, а скорее, не ждала уже, Сердеция, пославшая его на смерть. И стоит ли ему идти туда? И что он ей скажет? И ведь, наверняка, она его опять выставит дураком. А может, он такой и есть? И стоит ли ему, такому, жить дальше? Не лучше ли?..

Остаться, что ли, тут? — Думал Урлах. — Сесть, и медленно умереть. И пусть никто никогда не найдет его иссохший труп.

— А как же мама? — Тут же приходило ему в голову. — А как же сад? Так и не узнаю никогда, приживется ли та ветка.

И так ему стало жаль себя, своей конченой жизни, всего того, чего он уже никогда, никогда!.. Что он схватился за голову и взвыл от горя.

И этот звук, несший в себе боль и страдание, тоску, одиночество, не сбывшиеся надежды, отчаянье и страх, выплеснувшись из него, понесся по мрачным трубам подземных коридоров, искажаясь по дороге и умирая во тьме.

***

Обряд подходил к концу. Заговор, произносимый Онуфрием над гробом, был очень длинным и обстоятельным. Произносить его надо было на том языке, на котором он был изначально составлен, и, если бы Преоблаженный не знал этого языка, задача выучить его была бы не из легких.

Вот сейчас он, наконец, закончит торжественным речитативом произносить эти древние слова, и они приступят к главному. Три стилета, над которыми еще там, наверху, заранее были прочитаны необходимые заклинания, три узких, острых бронзовых лезвия вонзятся этой кукле в нужные места. Одно из них — на лбу, чуть выше переносицы, поразит сам патриарх. Два других места располагались — одно в том месте, где у человека находится сердце, другое — в районе детородных органов. Древние верили, что именно через эти точки человек связан с тремя планами бытия, в которых одновременно существует. Такие вот важные точки. Такая вот вредная чушь!