Времена года

Ну, я не уверен, если честно, что это было бы хуже, чем то, что происходит сейчас. К тому же, тебе не кажется, что сам по себе естественный отбор как-то противоречит общечеловеческим представлениям о справедливости и морали? Мы же, вроде как, несколько отличаемся от животных. Вот посуди сам: при, как мне видится, правильном мироустройстве, когда сильный не жрет слабого в рамках закона пищевой цепи и, безусловно, при наличии того, кто это все сотворил, между интересами обществ не должно быть таких конфликтов, чтобы они были неразрешимыми и гибельными. Но, по твоим словам, выходит, что именно они и двигают нас вперед. И, получается, нам только и остается, что говорить о каких-то общечеловеческих ценностях. Но где они? Я тебе скажу: в теории, словах политиков и религиозных деятелей, благословляющих пушечное мясо на угодные им войны… А на практике же существуют только определённые выгоды обособленных групп и временные союзы на их основе. Вот нам и говорят, что армия – гордость, защита и опора государства, однако, если посмотреть на этот вопрос глобально и широко, то любая армия какой угодно страны – стыд и позор всего человечества, додумавшегося уничтожать себя изнутри. Не хотелось бы приводить такой пример, но все-таки приведу, только, потому что это рядом и наглядно: возьми сейчас среднестатистического киевлянина, да или любого украинца, и спроси, кто его враг. Понятно, что он назовет Россию – для него это самоочевидная вещь, данность, не требующая рассуждений. Гражданская война ведь – не существующее для них понятие. Но ладно… А вот потом возьми и спроси, кто его друг. И он тебе ответит: Америка. А то, что она применила ядерное оружие против мирного населения, напала на Вьетнам, вторглась в Ирак, Ливию и Сирию, бомбила Белград, и почти вся прогрессивная Европа на это молча смотрела и смотрит, сейчас не важно, потому что речь идет только о его конкретно взятой стране. То есть выходит, что любой назовет другом убийцу, если этот убийца режет не его семью, а другую. И мне жалко любого человека, погибшего или искалеченного на любой из войн, но не жаль общества как единицу. Потому что весь общественный патриотизм и самосознание – это шкурный интерес и трусость. Вот тебе и твой принцип выживания группы. Чтобы колокол не звонил по тебе, твоя хата должна быть с краю. Еще раз прошу прощения, что привел такой пример, я никого не хочу обидеть, мало ли… да и мы тут не Украину, конечно, обсуждаем. Этот принцип вообще применим ко всем – он и есть пресловутая общечеловеческая ценность.

В эту минуту подумалось, что они на самом деле и не философствовать пришли сюда. Честное слово, бред какой-то. Ему, видите ли, жалко любого абстрактного человека, а, свою родную сестру, похоже, не очень – сидит тут и устраивает демагогию. А я же, взрослый, вроде, человек, еще и ведусь на него. Однако сейчас мысль эта прошла вскользь, по касательной. Она вновь вызвала неприятное, но уже, правда, угасающее чувство стыда.

– Хорошо, допустим. Но вы уходите в сторону. И, с другой стороны, в том, что вы говорите про разрозненность тоже нет ничего нового, и это не более, чем ветхозаветный сюжет. Все в Библии есть, все там объясняется.

– Ты про Вавилон?

– Да хотя бы.

– И что? Вавилон – это все лишь миф о том, как произошло разделение на народы и языки…

– Я думаю, это гораздо больше. И ваши, и мои тоже умозаключения, вполне возможно, не более чем результат непонимания и незнания Христианства. Я не могу сказать, что я религиозен, но я верю в то, что Бог справедлив, и это – данность, на которую ваше к ней отношение никак не влияет.

– Ну, равно, как не влияет и твое, если это все-таки не так. Мне кажется, Вадим, мы все можем проиграть или уступить в любой дискуссии, если только она не касается нашего бога. В этом случае разговор всегда заканчивается софизмами или поножовщиной.

– Смотря, что понимать под софизмами. Кстати, где вы у меня их увидели? Ладно, как говорится: Бог всех рассудит.

– Если, конечно, есть, кому судить…

– А вы думаете, что нет? – Вадик бросил взгляд на Веру Петровну. Ему очень не хотелось, чтобы она их слышала.

– Я не знаю! И ты не знаешь, и никто не знает на самом деле.

– Но вы отрицаете?

Он понял, что не удержался, что уже окончательно, и, по сути, так легко соскользнул в этот треп, какой-то совершенно бессмысленный, пошлый и неуместный. Не здесь бы и не сейчас. Чья-то невидимая мягкая, но очень сильная рука тянула его все глубже, погружая во что-то вязкое и серое, где пространство вокруг, то сужается и давит, то теряет свои очертания. Оно плывет и растворяется в рассеянном свете глобальных идей.

– Нет, Вадик! Я всего лишь не утверждаю. И для меня это принципиально. Потому что неутверждение оставляет и мне, и тебе, и кому угодно другому право на свободу убеждений, а религия мне такого права не дает.

– На самом деле дает. Это лишь ваша интерпретация.

– Но свобода чреватая наказанием – не свобода, в общем-то… Разве не так?