А потом, когда мы уже ближе познакомились во время учебы, я часто приезжал к ним домой, ее мама замечательно меня встречала.
Наши отношения нельзя было назвать романом. Но я очень рад, что сделал тогда Викины фотографии. А меня она воспринимала уж точно не как взрослого самостоятельного человека. Потом я уже увидел весь этот сонм ее мужей, один парадоксальнее другого, и там уже был и бой посуды, и бой бутылок, и лихие загулы.
Ее первой любовью был футболист Миша Посуэло. Судя по фамилии, он из испанских детей, иммигрировавших к нам во время войны в Испании. Их роман развивался во время съемок фильма «Двое», и Миша страшно ревновал Вику к Валентину Смирнитскому, с которым та снималась. Он каждый день звонил из Москвы в Ригу и требовал, чтобы Вика немедленно все бросила и приехала к нему. В результате они быстро расстались.
Потом ее мужем был грузин Ираклий, сын режиссера-документалиста Георгия Асатиани. Потом был экономист Сергей Благоволин, потом – Валя Ежов, сценарист, один из первых лауреатов Ленинской премии.
У них с мамой была раньше квартира на набережной, но не там, где убили Зою Алексеевну Федорову, а с другой стороны Кутузовского проспекта. А потом они жили напротив гостиницы «Украина» (кстати, там же жила Лиля Брик).
А в Зое Алексеевне, ее матери, совсем не чувствовалось тюремного прошлого, я видел многих людей, отсидевших по политическим статьям, – у всех у них было какое-то внутреннее достоинство. Но в то время я воспринимал ее как ту киноартистку, из фильма 1936 года «Подруги», где она была просто очаровательна. И в Вике видна красота Зои, только в улучшенном виде.
А когда я увидел фотографии Вики, сделанные в Америке, я расстроился и позавидовал. Там был потрясающий грим, и эти глаза стали просто нереальными…
О Вике говорили, что она была истеричкой, скандалисткой, что у нее было не все в порядке с психикой. К сожалению, все так, но я этому не свидетель. Я никогда не любил рестораны и загульные компании.
Когда через много лет Вика вернулась из Америки, это уже была Вика-американка. Хотя в Америке ей было непросто, жизнь ее там била, она пережила непростое расставание с американским мужем, были какие-то проблемы с сыном. И когда она вернулась, она, как мне казалось, сводила счеты с жизнью – алкоголем. Был в ней какой-то надлом, ведь она выросла без матери.
Я потом познакомился еще с двумя женщинами, которые сидели вместе с Зоей Федоровой. История эта поистине чудовищная, о ней в свое время много писали. Зою Федорову посадили за связь с иностранцем. Но когда я с ними познакомился, Зоя Алексеевна, естественно, уже вернулась и жила в доме на набережной Шевченко.
Потом уже, когда я стал своим человеком в семье Льва Абрамовича Кассиля, к нам в дом приходила Марина Фигнер – дочь знаменитого солиста Мариинского театра. А ниже этажом жила молодая девушка, Люба Мельникова. Марина не могла без слез видеть эту девушку. Оказывается, Марина, Зоя и мама Любы Мельниковой в тюрьме одновременно родили девочек. Вика и Люба выжили, а у Марины дочь умерла, просто потому, что не было простейшего лекарства, которое сбило бы жар у ребенка. Марина тоже когда-то была светской красавицей и тоже попала в тюрьму за роман с иностранцем. Ее историю я до конца не знаю, но Викин отец обожал Зою, все тридцать лет мечтал с ней соединиться и не давал о себе знать только потому, что безумно боялся, что ее опять посадят. Как только времена стали помягче, он их разыскал, передавал всякие посылки, письма и в конце концов оставил Вике все свое состояние. Тогда был огромный скандал, родственники пытались оспорить завещание…
Интересно, что и Люба, и Вика обе уехали – Вика в Америку, а Люба в Англию, обе к своим отцам. Но у Любы, слава богу, все сложилось хорошо, а Вика долго там мучилась. Правда, в конце жизни она вышла замуж за Джона Вайера, работавшего в руководстве пожарного департамента. Узнав о болезни супруги, он сразу ушел на пенсию и полностью посвятил себя любимой. Я его видел – это был хороший человек.
В Америке она хотела, наверное, начать новую жизнь. Она там написала книгу и, по-моему, еще сценарий про судьбу матери. Этот сценарий даже хотели экранизировать. Но Вика непременным условием ставила себя главной, а там все решает продюсер, он просчитывает все варианты успеха. И хотя Вика была неплохая актриса и могла бы все это сыграть, но у нее был акцент… Видимо, ее сложно было раскрутить…
Вика мне рассказывала, что когда ее мама погибла в 1981 году (преступление это, кстати, так и осталось нераскрытым), она хотела поехать с ней проститься, и попросила в посольстве о гарантии, что она вернется обратно, ведь она была еще российской гражданкой. Но ей ответили, что государство не должно ей что-то гарантировать, она же советская гражданка, и может просто приехать. И она не рискнула, потому что понимала – все может быть… А у нее в Америке оставался сын.
Когда, спустя много лет, она приезжала в Москву, я всегда с ней встречался. Первые недели две она очень напоминала иностранку, а потом опять становилась нашей, русской Викой Федоровой.