Времена оттепели прошли. Воспоминания фотографа

На этой кухне был характерный кафельный пол в шашечку, который очень возмутил в свое время читателей «Антисоветского экрана». На адрес редакции стали приходить письма от разгневанных людей: «Почему ваш фотограф снимает наших любимых артистов в туалете?!» Дело в том, что для большинства граждан кафель был признаком общественного туалета. Так вот фотографию Андрея я делал для обложки пластинки Миронова и Яна Френкеля. Теперь трудно представить, но от нее отказались, потому что у Андрея на кофте надписи на английском языке. К счастью, был другой кадр…

Когда Театру сатиры в 1974 году исполнилось 50 лет, меня пригласили, чтобы я снял «Женитьбу Фигаро», «Карлсона», «Маленькие комедии большого дома», «Ревизора» – самые заметные их спектакли.

Там я познакомился с Татьяной Ивановной Пельтцер. Познакомился с Ниной Корниенко, с Таней Ицыкович (Васильевой) и многими другими. А Шурика Ширвиндта там в это время я не помню. Еще я снимал Валю Гафта. А потом пришел Шурик. Гафт в то время был шикарный, а Шурик милый-милый и какой-то кондитерский…

Скоро выяснилось, что у нас с Андрюшей было много общих знакомых: Кирилл Ласкари, Юрий Хатуевич Темирканов, Марк Захаров, Ширвиндт. Марк тогда ставил спектакли в «Сатире». Помню, когда они однажды собирались после спектакля куда-то ехать. А я знал только двух актеров, которые трепетно относились к своим матерям, – это Андрей Миронов и Коля Караченцов. Но если у Коли Караченцова было действительно родное, сыновье чувство, то у Андрея это была обязаловка и даже страх.

А Мария Владимировна Миронова, вечная ей память, чувствовала, когда надо было собственному сыну: она ему звонила, тогда же не было мобильников, и просила, чтобы он позвонил ей после спектакля. И когда он ей звонил, она требовала немедленно ехать домой. И он говорил всем: «Мне надо ехать к маме». Особенно когда не стало Александра Семеновича Менакера.

Андрея Миронова я много снимал и во время репетиций, и во время спектаклей. Так, снимал я его и в роли президента США Джона Кеннеди в пьесе Федора Бурлацкого «Бремя решения». Этот спектакль о Карибском кризисе тогда вызвал огромный интерес. И вот однажды, в 1986 году, в Москву приехал сенатор Эдвард Кеннеди, младший брат Джона Кеннеди, и его повели на репетицию этого спектакля. Когда он увидел на сцене своего погибающего брата, я помню его пронзительно естественную реакцию. Кстати, дочка Владимира Абрамовича Этуша Раиса очень убедительно играла там Жаклин Кеннеди, Георгий Менглет – директора ФБР Гувера, а Юрий Васильев – Роберта (Бобби) Кеннеди. Так вот Эдвард Кеннеди дал тогда артистам некоторые советы, а критики в дальнейшем хорошо оценили спектакль. Жаль, что сейчас эта роль Андрея Миронова забыта.

Аркадий Райкин

Конечно, иногда мне заказывали съемку того или иного персонажа. Но в основном это была просто моя жизнь.

У меня с юности было шестое чувство: я, глядя на человека, понимал, стоит он чего-то или нет. Вот, например, Юрия Любимова в те времена никто не просил снимать и Андрея Битова – тоже. Портрет Булата Окуджавы, по-моему, кто-то заказывал… А вот фотографию Ленечки Филатова я для Вени Смехова делал. Или возьмите Шнитке. Я знал, что он не любил сниматься, но сумел уговорить его. Или вот фотография Аркадия Исааковича Райкина…

С Аркадием Исааковичем я был знаком благодаря семье моей жены Ирочки Кассиль-Собиновой. И я мечтал его снять в петербургском интерьере. Сначала пришел к нему в дом на Каменноостровском. Но интерьер его квартиры, в замечательном престижном месте, оказался очень простым. Потом Аркадий Исаакович уехал в Москву, жил рядом с Театром Моссовета. Обстановка той квартиры тоже не очень подходила моему замыслу. И тут Райкин, уже в последние годы своей жизни, приехал в Санкт-Петербург на гастроли. Я тогда уже давно снимал, поэтому знал, что артисты и музыканты терпеть не могут фотографироваться перед концертом – это их отвлекает. А после выступления они уже выжаты, словно лимон. И я все-таки уговорил Аркадия Исааковича уделить мне пятнадцать минут перед выступлением. «Хорошо, Валерочка», – прошелестел Райкин. Но была еще одна трудность. Белый костюм, который я хотел увидеть на артисте в кадре, он надевал во втором отделении, а в первом выходил в обыкновенном пиджаке и галстуке. Я попросил: «Аркадий Исаакович, наденьте, пожалуйста, на съемку белый костюм». – «Да-да, хорошо, Валерочка».

За пятнадцать минут до начала представления я выстраиваю на сцене свет, сгребаю в один из ее углов лампу, сделанную под старину, картину, кресло – создаю «петербургскую квартиру». Приходит Аркадий Исаакович в… партикулярном своем пиджаке. А весь ужас в том, что ДК имени Горького, в котором все это происходило, – огромный, да еще гримерки располагаются на втором этаже, а не рядом со сценой. А Аркадий Исаакович тогда уже ходил очень медленно. Я беру его под локоток, и мы с максимально возможной скоростью движемся в гримерку – под шипение и проклятия его окружения. Кое-как дошли, переоделись, вернулись обратно. А еще надо артиста посадить, выставить свет…