Времена оттепели прошли. Воспоминания фотографа

А вот с Сергеем Довлатовым мы лично не были знакомы, хотя я потом вспомнил, что видел его в Петербурге на Невском. Однажды, в отрочестве, я ехал в троллейбусе и заметил, как по Аничкову мосту идет красивый человек, на голову возвышающийся в толпе. Я в то время занимался баскетболом и представить себе не мог, что человек такого роста в него не играет. Но потом выяснилось, что в баскетбол он все же не играет.

В Нью-Йорке я узнал телефон Довлатова через «Голос Америки». Он безо всякого энтузиазма отнесся к моему предложению, ему было не до того, как я понял позже.

Но я приехал в редакцию радио «Свобода», которая, кстати, тогда находилась на Бродвее, в Мидтауне. Довлатов выглядел мрачно, сниматься не хотел, «обрадовал» меня, что у них проездом из Европы Андрей Синявский и Мария Розанова – вот их бы я и снимал. Но я Розанову снимать не хотел, а без нее сниматься не будет Синявский, предупредил меня Довлатов. Я согласился начать с их съемки, но предупредил Сергея, что ему не отвертеться.

Я поставил свет и камеру для Синявского и Розановой, снял их, а потом пришел за Сергеем и говорю: «Уже все готово, тебе надо только сесть». И он сел буквально на несколько кадров. Всего пару раз за всю жизнь я видел, как человек «чернеет» перед уходом…

Эта фотография оказалась последней, месяца через полтора Сергея Довлатова не стало.

Еще о Михаиле Шемякине

Когда я был в Америке, с Иосифом Бродским мне так и не удалось встретиться, но я снимал Шемякина, и Миша показывал мне проект памятника Петру Первому. У него тогда была в Нью-Йорке большая мастерская. Миша показал мне Петра, голову которого венчал аккуратненький лавровый веночек, на бритом черепе, без парика. И я ему сказал: «Не надо, Миша. Ты, видно, давно не был в нашей стране: дня не пройдет, как этот венок спионерят». Он стал возражать, говорил, что в Петропавловской крепости, где он будет стоять, есть круглосуточная охрана.

Тогда я ему рассказал историю с памятником Индире Ганди, который был на месте теперешнего Шарля де Голля у гостиницы «Космос» в Москве. Там стояла Индира Ганди на высоком постаменте и держала в вытянутой руке лавровую веточку. И хотя постамент был высокий и отполированный, народ каким-то образом исхитрился и эту веточку украл. Потом веточку восстановили, но она опять исчезла. Ее снова восстановили. И уж не знаю, сколько раз эта веточка исчезала, но в конце концов руководство устало с этим бороться. А потом сняли и саму Индиру Ганди. А поскольку гостиницу строили французы, то вскоре возле нее поставили де Голля.

Спустя время в Петербурге открывали памятник Петру, и веночка на нем уже не было. Прислушался ко мне все-таки Шемякин…

Потом Миша сделал памятник строителям Петербурга на месте бывшего не то лютеранского, не то католического кладбища. От кладбища строителей нашего города ничего не осталось, на этом месте теперь находился парк. И в нем Миша решил установить памятник, скажем так, достаточно литературный. Если Петр Первый ему удался, потому что он был выдержан и по пропорциям, и по пластике, это была хорошая скульптура, то в новом памятнике оказалось много всего наворочено – там был стол, кресло, все литое, натурального размера, была даже астролябия, кисти, карандаши, то, что, по мнению Миши, у строителей и архитекторов всегда должно было быть под рукой. И все это из литой бронзы.

Я опять сказал Мише, что такой монумент из меди или из латуни обязательно сопрут! Миша снова возражал – ты что, это же космическая сварка, все приварено намертво. А я подумал, если этот цветной металл с космической сваркой сдать в металлолом, за него какой-нибудь забулдыга может получить долларов триста.

А я тогда жил в том районе, часто проезжал мимо на машине и каждый раз видел этот памятник. Как-то раз смотрю, срезали стол и огромное латунное кресло, а когда я в последний раз приезжал туда, то было совсем смешно. Осталась только табличка (наверное, она весила мало), которая сообщала, где это отлито, кто мастер и все такое. Там еще оставался огромный готический оконный переплет, тоже большая масса… По-моему, сейчас и его разобрали…

Что же касается фотографий, то мне очень хотелось снять Шемякина именно в Петербурге, потому что все остальные его снимки были сделаны в Париже или Нью-Йорке. И история у нас вышла смешная. Я усадил его около кирпичной стены, а чтобы было видно, что это старая отсыревшая петербургская стена, периодически обливал ее водой из канистры, которую притащил из студии. Когда Миша увидел эту канистру, он почему-то занервничал и, когда я плескал водой на стену, все старался подальше отодвинуться. Я никак не мог понять, в чем тут дело. Потом уже, когда мы закончили съемку, все разъяснилось. Мишка, оказывается, думал, что я такой же сумасшедший, как он: поливаю стену бензином, чтобы поджечь ее и сделать снимок в духе Сальвадора Дали.

Василий Аксенов