Временно исполняющий

— Я, собственно говоря, ничего не имею против него: в кадры так в кадры. Но с квартирой все-таки придется повременить. С переводом же тебя поддержу. Полагаю, что и командир возражать не станет.

— И на том спасибо. Прекрасно!

Вошла машинистка.

— Спасибо, Галя. — Тимофеев взял принесенные ею странички доклада, положил на край стола. — Остальное сделаете завтра. — Он дождался, пока она выйдет, и обернулся к Сурову. — Говоришь, прекрасно? Что именно?

— Хоть какое-то совпадение взглядов.

— Ты напрасно иронизируешь. Не все твои новации я отвергаю, но, скажу прямо, многого совершенно не принимаю.

— Например?

— Примеров хватает…

Новый порыв ветра сдул со стола странички, и они легли веером перед письменным столом на ковровую дорожку. Тимофеев раздраженно захлопнул форточку. Вместе с Суровым они стали поднимать их. Тимофеев присел к столу. Было похоже, что он снова начнет спор. Суров не ошибся, предположив такое, но занудливый диалог ему уже надоел и, что греха таить, обидел. Он поднялся, чтобы уйти к себе.

— Погоди, — остановил его Тимофеев. Встал хмурый, густые брови над переносицей сошлись в одну линию. — Слушай внимательно, что скажу, — начал он, помедлив. — Вернется из отпуска командируй каждый, как у нас принято говорить, вернется к исполнению прямых обязанностей. Это произойдет через две-три недели. Около десяти дней ты временно исполняешь обязанности командира. А проявил себя… как бы правильнее сказать… ну, мягко скажем, переоценил свои силы, возможности… Факты? Неправильно повел себя с Лазаревым. Зачем было вызывать его к Пестраку чинить отопление? Это прямая обязанность инженер-майора Плахотнюка, начальника квартирно-эксплуатационного отделения. Отозвал с объекта строителей, отменив приказ командира. Задержал рапорт Духарева…

— Да ты же сам…

— Погоди возмущаться. — Тимофеев предупреждающе поднял руку. — И об этом скажу, только немного позже. Сейчас же, снова вразрез с мнением командира, пытаешься отстаивать Мелешко. Замахнулся на Евстигнеева. Отменил наше с командиром решение о переводе участников групповой пьянки в другие подразделения. Еще? Или достаточно сказанного? Достаточно, полагаю. Слишком много на себя берешь, Юрий Васильевич! Многовато. Советоваться надо. Обязательно. На то мы и поставлены, чтобы работать согласованно. Я с тобой заодно, когда речь идет о разумных начинаниях. Я за высокую бдительность и боеготовность, вместе с тобой против упрощенчества в обучении личного состава, против бытовых излишеств, если уж на то пошло. Но категорически против своеволия. Буду всячески противиться. Делай выводы, Юрий Васильевич. И не кипятись. Где нужно, поддержу. А с Евстигнеевым — уволь, не могу. — Он неожиданно вдруг как-то по-доброму улыбнулся, подтолкнул Сурова к дивану: — Давай, старик, сядем, а то мы, как два бойцовских петуха, нахохлились друг против друга. — Они сели, Тимофеев заложил нога за ногу, дернул себя за мочку уха. — Знаешь, как тебя окрестили в отряде?

— Что-то уж больно скоро.

— Народ, он такой, реагирует быстро. И зря, между прочим, не скажет. Подполковник Давай-Давай, вот как тебя нарекли. Но в этом есть и элемент похвалы, так что не расстраивайся. — Тимофеев пересел на валик дивана. — Ко мне заходил Плахотнюк, доложил, что ты распорядился оставить квартиру Евстигнеева в резерве. Соломоново решение?

— До приезда Карпова. А ты бы на моем месте как поступил?

И снова Тимофеев дернул себя за мочку уха. Суров обратил внимание на эту его привычку и про себя отметил, что так он делает, когда волнуется.

— Сразу трудно сказать. Я бы, к примеру, выслушал мнение жилищно-бытовой комиссии. Ее игнорировать нельзя. Между прочим, Павел Андреевич, принимая решения по жилищным вопросам, считался с мнением комиссии. Ну, это так, к слову.

— Ты бы и с самим Евстигнеевым посоветовался, — не без сарказма произнес Суров.

— Обязательно. Пригласил бы старика к себе, а может, пошел бы к нему на квартиру. Не мешает лишний раз посмотреть, как живет офицер. При всех недостатках Евстигнеев — ветеран отряда, пожилой человек. Да ладно, Юрий Васильевич, много говорим. Квартиру за Евстигнеевым все равно оставим. И никаких Соломоновых решений. Карпов свое слово уже сказал. Давай закроем этот вопрос. Все. — Последние слова Тимофеев произнес стоя. — Остальное — на партактив. Выступи, поделись с коммунистами своими тревогами, заботами. — Он улыбнулся, стряхнул пепел в спичечный коробок. — Хочешь возразить?

Суров не скрывал волнения, хотя понимал: все сказанное Тимофеевым отнюдь не продиктовано желанием досадить ему. При всей категоричности, с какой Тимофеев выговаривал, он продолжал оставаться тем же доброжелательным и справедливым политработником, какого Суров знал с первого дня знакомства.