Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

15 августа 1832 года, в день, который эльзасские патриоты выбрали потому, что на него приходился праздник святого Наполеона, Одилону Барро был оказан в Страсбурге триумфальный прием. По правде говоря, триумф этот оказался одним из последних в ряду народных празднеств, которые были так распространены в эпоху Реставрации. Национальная гвардия, в большинстве своем оппозиционная, не жалела сил для чествования депутата, который в прошлом году был избран в четырех департаментах, но решил представлять в палате Нижний Рейн: на некотором расстоянии от города его встретил эскорт; в город великий человек вошел пешком в сопровождении банкира Гудшо, а перед ними двигались конные национальные гвардейцы и пешие саперы, а также депутаты от департамента Нижний Рейн и несколько сотен офицеров и унтер-офицеров национальной гвардии… Затем последовали фейерверк, банкет на двести шестьдесят персон, неоднократно повторенная серенада… Нет оснований утверждать, что Барро дал свое согласие на эти взрывы энтузиазма, тем более что ему никак не могли понравиться комментарии некоторых современников, припоминавших в этой связи поездку Лафайета в Овернь, Дофинé и Лионнé тремя годами раньше; во всяком случае, страсбуржцам он посоветовал быть более сдержанными[414]. Судя по всему, он не принял приглашение, которое адресовали ему и его эльзасскому коллеге и другу Кульману лотарингские патриоты: они желали, чтобы Барро и Кульман почтили своим присутствием банкет в Нанси 26 августа[415]. Комиссары уже пригласили на это празднество местных депутатов-патриотов, Маршаля, Тувенеля, де Людра и Тардьё, и надеялись, что присутствие Барро поможет скрепить «союз пяти или шести департаментов, столь славящихся своим патриотизмом». Одилон Барро ответил им, что в назначенный день его ждут в Лионе: в самом деле, ему предстояло защищать газету «Провозвестник», которая перешла от династической оппозиции к республиканизму и против которой министерство затеяло процесс в суде присяжных департамента Рона из‐за статей, опубликованных после восстания 1832 года. Между тем после своей защитительной речи, приведшей к оправданию обвиняемых, он охотно согласился принять участие в банкете на пять сотен персон, который начали готовить в его честь примерно десятью днями раньше; не отказался он и от участия в масонском банкете, устроенном в его честь лионскими ложами: во время этого банкета он выслушал суровое напутствие Досточтимого, призывавшего его хранить верность своим убеждениям[416]; впрочем, в этом случае Барро выступал в роли духовного наследника Лафайета, каким он и стремился стать, а не вождем левой партии, решившей покончить с режимом, каким он представал в восточных департаментах.

Что же касается банкета в Ториньи, в департаменте Манш, который 20 сентября 1835 года устроили в честь Одилона Барро три здешних депутата-патриота, Бриквиль, Ле Маруа и Авен, он прославился потому, что мог показаться публичным и официальным протестом против сентябрьских законов, исходившим если не от всей нации, то по крайней мере от избирателей департамента, соседствующего с тем, от которого был избран депутатом Гизо; если же подписчиков набралось всего три сотни, то, по-видимому, «только потому, что не хватило времени предупредить избирателей-патриотов из сельских кантонов». В этот день — годовщину сражения при Вальми — участники банкета подняли бокалы за короля-гражданина, Хартию, за Июльскую революцию и конституционную монархию, а сам Барро окончил свою речь тостом за гражданское мужество, однако нашелся среди присутствовавших и командир национальной гвардии, который почтил память императора. Как видим, в банкете участвовали «представители разных патриотических убеждений»[417]. Впрочем, никакого ощутимого результата все это не принесло.

Рождение демократического банкета (Лион, 1832–1833)