Время добрых дел. Рождественский рассказ

Шарль снова неспешно ходил по кабинету, напряжённо думая о том, почему деньги пропали из запертой комнаты. Луиджи мог отдать деньги страннику за корень, но при обыске у него их не нашли, а ночью сойти по лестнице со второго этажа так, чтобы тебя не заметили, нельзя. Да и вообще глупо оставаться в доме, где наутро будет полиция и не замести следы в виде корня и стакана, которые ясно укажут на яд и его владельца. Странник для Шарля, равно как и всех остальных, был человеком непонятным, всё в нём составляло загадку, всё в нём не поддавалось обычной логике. Так что, следовало признать, преступление, совершенное таким человеком, тоже должно было выходить за рамки обычных, однообразных до скукоты дел. Но преступление это должно было отличаться в сторону большего совершенства плана и реализации, чего Шарль не наблюдал.

Нужно было искать другого преступника. А, ещё этот странный вопрос – сколько преступлений совершено. В этом что-то должно быть, думал Шарль. Какая разница, сколько преступлений совершил человек, отравивший старого негодяя и опустошивший его тайник? Или эти преступления совершили разные люди? Шарль на мгновение отвлёкся, когда в коридоре громко зазвучал чей-то голос, требующий справедливости, и эта мысль почти ускользнула из его памяти. Ему потребовалось большое усилие, чтобы снова выловить эту идею среди хаоса мыслей и предположений.

– Слышишь, ты как сюда попал? – спросил голос тихо.

Странник, задремавший за минуту до этого, проснулся. После паузы он ответил:

– Сюда попадают все одной дорогой. Выходят двумя.

Собеседник снял панаму со своего лица, чтобы ещё раз взглянуть на лицо странника.

– Умно. Как ты хочешь выйти? На волю ведь?

– Я хочу, чтобы правосудие всегда оставалось правосудием.

– Правосудия нынче не дождаться. Виновных оправдывают, а безвинных приговаривают. Жестокие времена…

– Жестокие, да не самые. Хуже, когда из слова «правосудие» уберут не только «право», но и «суд».

– Это как?

– Будет время, когда приговор будет вместо обвинения, казнь вместо суда, а кляп вместо последнего слова.

Собеседник сел и задумался.

– Не хочу я до таких времён дожить, – испуганно сказал он. – Страшные времена… Простите, я не знал, кто вы. Теперь я догадываюсь. Меня зовут Джованни. Я расскажу свою историю. Вы не против? Я бы хотел рассказать именно вам.

– У нас есть время до ужина. Я с удовольствием послушаю.

– Вы знали пекарню Антонино на углу перед зданием больницы Святого Георгия?

– Нет. Я не бывал там.

– Жаль. Я был там много раз, покупал булочки для моего хозяина. Неделю назад, на следующий день после дня всех святых, в доме пекаря, что возле пекарни, произошёл пожар. Вся семья Антонино благополучно избежала огня, только вот Лукреция, глупая женщина, взялась причитать, что сгорит всякое добро. Мату, помощник Антонино, бросился тогда в дом и стал выносить вещи, а Лукреция всё подсказывала ему, где что лежит, да обещала отблагодарить. А если не послушается – кричала, что уволит.

Джованни прервался и опустил голову, сжав губы в бессилии.

– И в очередной раз он не вернулся? – спросил странник.

– Да. Я его хорошо знал. С его дядей мы когда-то работали на шахтах. Мату – безотказный парень, вчерашний мальчишка, но такой умный. Он и должен был вырасти умным, у него не было другого выхода, потому что на него была вся надежда. Вся их семья – это больная мать, крохотная сестра и сам Мату, готовый терпеть вздорных хозяев ради скупой монеты и куска вчерашнего хлеба, который он приносил в семью.

– Что было потом?

– Его мать приходила к ним, просила дать ей немного денег из тех, которые они задолжали Мату, но они её прогнали. Прогоняла Лукреция, а трус Антонино заперся в кладовке, чтобы не видеть этого. Потом мне приснился сон, будто Антонино даёт ей много денег. Я проснулся и подумал, что должен воплотить этот сон в жизнь. Справедливость – это же не пустое слово в этой стране?

– Теперь понимаю, как вы попали сюда.

– Да, здесь не ценят справедливость, если она делается с применением хоть какой-нибудь силы. А главное, меня обвиняют во взломе, когда я ничего не ломал, и в краже, хотя я ничего не взял себе. Я тихо вошёл в пекарню ночью через дверь, у них очень слабая дверь, отсчитал обещанное, а утром отдал матери Мату всё до последней монеты. Разве можно меня судить за это?

Помощник комиссара и два сержанта стояли в дверях трактира. Младший Луиджи, которого ещё пять лет назад ласково называли Луиджино, и который мечтал о военной службе, рассматривал бумагу. Казалось, он хотел найти там ошибку, помарку, хотя бы кляксу, что угодно, лишь бы отложить обыск. Тщательный обыск всего трактира с прилегающими постройками. В последнюю очередь Луиджи хотел, чтобы полиция заглядывала во все комнаты и постройки. Главное, зачем понадобился обыск, если они уже схватили виновного, этого странного человека?

– Обеспечьте выполнение предписания, – Шарль устал ждать и резко оборвал затянувшееся молчание. Нового хозяина трактира отстранили и планомерный обыск начался с комнаты старого Луиджи наверху, неумолимо перемещаясь из комнаты в комнату по всему дому.