Время ереси (СИ)

- Revak feykro kolos Monah do veyne wahlovaan… voth… wundunik, - Силгвир с надеждой посмотрел на драконьего жреца.

- Что, - безжалостно сказал Рагот.

- Ну, ты же понял, что я хотел сказать… это ведь главное, - Силгвир почти умоляюще заглянул ему в глаза.

- Это не Довазул, а баранье блеяние, - беспощадно отчеканил атморец. – Даже самый безмозглый гоблин мог бы запомнить фразу из десяти слов!

- Девяти…

- Семи, - свирепо огрызнулся Рагот, - потому что ни один дурак не будет говорить три слова, когда можно сказать одно! Monahsevenne! Venne, не veyne, тупоголовый…

- А в прошлый раз ты сказал Monah do venne, - яростно воспротивился Силгвир, вовремя прервав зарождающуюся тираду. Monah do venne, это он точно помнил.

Рагот поглядел на него с явным презрением к уму Героя.

- Так было написано, - очень-очень спокойно сказал драконий жрец, - в Rotsewerid.

- А почему говорить надо иначе?!

- Потому что говорить не писать! Эл-льф, ufiik piraan tinvaakniiriil…

- А это что значит? – уныло осведомился Силгвир. Рагот мрачно посмотрел на него и зашагал вперёд; стрелок мудро решил не переспрашивать.

Довазул давался ему непросто.

Тексты, написанные на менгирах, относились не то к молитвам, не то к восхвалениям Кин, и составлены были соответственно. Их сложную вычурность с неохотой признал даже Рагот, но, к великой скорби Силгвира, для драконьего языка не писали книг для обучения грамоте, и приходилось довольствоваться имеющимся. Промаявшись вечер, пытаясь разобрать при свете костра полустершиеся закорючки на менгирах, с самого утра он пытался запомнить и научиться говорить без ошибок фразы попроще. Для Рагота не составляло труда повторить их: Силгвир вообще подозревал, что драконий жрец знает всё Слово Хвалы, записанное на трёх менгирах, наизусть.

- Wahlovaas voth wunduniik, - наконец снизошел до подсказки Рагот.

- Wahlovas voth wundunik, - послушно повторил Силгвир. Атморец раздраженно выдохнул.

- Wahlovaas. Wunduniik. Безухие альдмеры говорили на Довазуле лучше, чем ты!

- Не безъязыкие же, - резонно возразил лучник. И запоздало осекся, припомнив, что делали с пленными эльфами древние норды.

- Языки обычно оставляли тем, кто умел говорить получше, - задумчиво сказал Рагот, видимо, тоже припомнив далекую атморскую молодость. И заинтересованно поглядел на идущего рядом босмера.

Силгвир насторожился. Ему не очень нравилось, куда повернул спор о правильном произношении.

- И девкам, - ещё задумчивей добавил Рагот.

- Слушай, тебе что, доставляет удовольствие мне об этом рассказывать? – поморщился Силгвир. – Родня мне альдмеры или нет, это мерзость.

- Да мне тоже с человеческими девками больше нравилось, - беспечно отмахнулся Рагот. – Эльфийские бабы тощие, кажется, ещё чуть-чуть – пополам переломишь, да и взяться там не за что. Конечно, в походе Шор знает где от дома и козе рад будешь, да и остроухих нагнуть – первейшее дело. Альдмеры, они не считали людей… bahlaan krilon… достойными соперниками. Гордые, высшие, дети Альд… я до сих пор помню, как впервые увидел, как наши пленные на нас смотрят – как на безмозглый скот. Эльфы часто выказывали больше уважения грязи, чем нам – а мы были славными воинами, позже мы всю Атмору утопили в их крови!.. Помню, спросил какую-то их колдунью – не боится ли так смотреть. Я что угодно мог с ней сделать, на что бы ума хватило и сил. Я, верно, тогда младше тебя был; пьяный от битвы и мёда щенок.

Силгвир покачал головой. Он знал о надменной гордости древних – той, что жила в высоких эльфах; той, что несли в себе золотокожие под знаменами Талмора.

И не стоило быть провидцем, чтобы догадаться об ответе.

- Не продолжай.

- Нет, это мудрая история, Довакиин, - задумчиво сказал Рагот, - это мудрая история, цену которой я узнал гораздо позже. Та эльфийка тогда даже не взглянула на меня. Но я заставил ее ответить, и она ответила: что бы я ни сделал, я всего лишь один из рода людей, глупой и жестокой ошибки богов. А людской род хуже звериного. Позорно для альдмера проиграть человеку, но позор хуже смерти – опуститься с ним вровень. Я сказал ей – я заставлю ее поклясться в обратном. Я не знал ещё мастерства пыток, но, видит небо, я старался как мог. Унижения, которые я заставил ее испытать, сломили бы волю самого стойкого нашего воина, но щенкам иногда попадаются кости, что им не по зубам. Я убил её – почти случайно, в бешенстве от своего бессилия. Убить смертного очень легко. Сломать…

Драконий жрец хмыкнул – с едва заметной улыбкой.

- Интересно, как звали её. Я высек бы её имя на Стене хвалы. Позже мне объяснили – я ломал тело, но есть те, чей дух крепче тела, и тогда надо ломать дух; позже я узнал – любого можно подчинить так. Но знаешь, Довакиин, я до сих пор помню, как она на меня смотрела. И до сих пор это будит во мне бешенство хуже звериного. Поэтому благодари небо, что в тебе не осталось привычек древних твоих сородичей. Я бы вырвал тебе кишки через глотку, если бы ты посмел так посмотреть на меня, маленький эльф.