Время ереси (СИ)

Маленьких детей Изгои обычно не убивали, если только этого не требовали ритуальные обряды. Дети были ценны: это он узнал еще в кочевничьих лагерях Зиморожденных и Костерезов. У ричменов выживало слишком мало собственных детей, и они крали их из бретонских и нордских деревень, как крали женщин, а порой и мужчин. Взрослые пленники редко привыкали к новой жизни, а детей растили так же, как и детей самих ричменов. Вопросы о чистоте крови не волновали горные племена. В Маркарте они не стали изменять своим обычаям, хотя Конарик не решился бы ответить, было ли это благом – и для кого.

Равновесие. Это слово перекатывалось на языке каплями металла. Он помнил свой первый урок о нем, беседу о сути Ro.

Единожды нарушенный, его не вернуть.

- Мы не храним мир, - сказал Конарик корчащемуся на тотемных шестах Тонгвору. – Между людьми и драконами, между людьми и богами, между всем и ничем. Мы храним баланс.

Может быть, во времена Драконьей войны Отар оступился – а может, маятник просто качнулся слишком высоко.

Мы просто делаем то, что мы должны делать.

В милосердии, как и в жестокости, нет справедливости. О справедливости не говорит ни один из Девяти богов, кроме Джунала, от чьего Ока не укроется никакая тень.

Конарик уходит из Маркарта к человеку, о котором не знает почти ничего.

***

Время жертвы начинается с подъема на Двуглавый пик. Отчего-то он знает, что его путь лежит туда, хотя никто не Кричал его Имя с вершины, призывая прийти. И отчего-то он предпочитает пройти длинной дорогой, хотя он может просто проложить порта…

Эй, урод!

От неожиданности Конарик останавливается. Ветер залихватски хохочет вокруг: эй, сопля, держу пари, ты не найдешь меня, даже если я буду Кричать у тебя под носом, эй, слышишь, морда арбузом, слабо меня отыскать…

Эхо веселых издевок не затихает до тех самых пор, пока он не поднимается к самой вершине горы. Это занимает время, хотя Конарик все-таки решает поторопиться ближе к концу.

- Ох, точно, - говорит он, бросив всего один взгляд на Стену у открытого саркофага. Ту‘ум-дразнилка. Казалось бы, совершенно лишний Крик для драконьего жреца, чье владение элементарной магией могло бы спалить в пепел Мертвые Земли и остудить Хладную Гавань.

Кросис усмехается без капли обиды.

- У меня был отличный брат. Только он мог написать такое над моей могилой.

- Тебя звали Оскаром?

- Да. Но Глупца дописал Модир.

- О.

Драконий жрец, сохранивший два имени разом?.. Безумие. Это едва ли возможно представить. Ритуал принятия Маски выжигает прежнюю сущность каленым железом, вырезает всё лишнее, и требуется немало времени и силы воли, чтобы собрать из крохотных осколков хоть что-то, напоминающее прежнего «себя».

Если только…

- О боги, - бормочет Конарик. – Редко встретишь драконьего жреца, само Имя которого…

Может являться безобидной насмешкой.

- Да, - фыркает Кросис. – Все почему-то предпочитают считать меня вестником скорби. Я не против. У нас уже есть один Вокун, еще один – и Совет просто перестали бы принимать всерьез. Пусть лучше считают меня вестником скорби. Хотя на самом деле это всё одновременно. Ты пришел сюда говорить не с Оскаром, ты пришел отыскать Жертвенный Клинок Мары. Я – твой последний шаг перед войной.

Мара – богиня любви. Теперь, когда он всерьез задумывается над этим, ему кажется, что боги только и занимаются либо войной, либо любовью, либо и тем и другим. Вокун бы посмеялся: «я же говорил».

Ее еще называют Сердцем Мира. Любовницей Шора и служанкой Кин.

Множество сущностей в конце концов сплетаются в причудливый симбиоз. Ни Кросис, ни Конарик не видят в этом ничего удивительного.

- Твой Голос убил Предателя на Солстхейме. Жертвенный Клинок Мары пронзил его сердце – не буря Кин и не меч Исмира принесли ему смерть.

- Милосердие бывает разным, - говорит Кросис. – Чаще всего оно не имеет ничего общего со справедливостью. Но Голос равновесия уже звучит в тебе, звучал с тех пор, как ты ступил за ворота Маркарта. Я расскажу тебе о другом.

Служение Маре – это служение несомненной верности.

Это Любовь-через-Обман и Любовь-через-Скорбь одновременно. Мара – Супруга-в-Печали. Служение Маре – это жертвоприношение самого себя.

- Собственное сердце – первое, что должен вырезать клинок Мары в твоей руке, Конарик. Ты не доберешься до Конца Времени, если не будешь готов пожертвовать абсолютно всем.

Конарик пожимает плечами.

- Я готов. Я был готов с тех пор, как во мне была только тишина.

Кросис качает головой. Сжимает губы в тонкую линию; Конарик неожиданно задается вопросом – почему он здесь? Почему вдали от армии и войны? Почему он ждет, так отчаянно ждет еще не пробившего часа, чтобы ступить в кровавый котел последнего дня?

Бесконечно преданный слуга Любви-через-Скорбь.

- Я понял, - тихо говорит Конарик до того, как Кросис отвечает хоть слово. – Я понял… но я не уверен, что смогу любить так.

Ему кажется, Кросис хочет улыбнуться, но улыбки не получается.

- Придется научиться.

Безвозмездная любовь через жертвенность – вот что такое Мара. Полюбив больше собственной жизни, бросить в огонь всё – это ее Клинок.