Время говорить

Я достаю из рюкзака фужеры, разворачиваю их. Наливаю вино – полбокала Давиду и бокал себе. Мы с Давидом пьем вино из хрустальных бокалов моей бабушки, привезенных из России, на заброшенном пустыре, где почти нет растительности – сорняки и булыжники. Потом я аккуратно ставлю бокалы на плоский белый камень, и мы с Давидом собираем камни. «Время собирать камни», – проносится в моей голове, и все это мы делаем молча, потому что нет потребности разговаривать – «время молчать». Потом я медленно пью второй бокал, а Давид в это время ногой разбивает старый стул на куски, и из этих кусков мы сооружаем костер и обкладываем его камнями. Кладем поверх частей стула несколько тонких веток, и я достаю спички, и зажигаю ветку, и наливаю себе третий бокал, и сажусь на землю, и смотрю, как огонь переходит на вторую ветку, потом на третью, потом загорается одна из ножек стула, и вдруг вспыхивает весь костер – и горит, горит, и хотя я не сомневалась, что у нас все получится, и хотя сто раз видела костры, все равно воспринимаю это как чудо: костер горит! Наш маленький самодельный костер горит!

Медленно, ритуально заворачиваю фужеры обратно в бумагу, оборачиваю полиэтиленовыми мешочками, отправляю их в рюкзак к недопитой бутылке вина – там осталось еще полбокала, но они не нужны, мне и так хорошо. И Давиду хорошо, поэтому он тоже молчит. Только не сидит, а стоит и смотрит на костер. Я встаю, подхожу к нему, и мы стоим плечом к плечу, хотя я гораздо выше, конечно. Вспоминаю тот последний костер с Рони на этом же пустыре – почему-то мы захотели уединиться, оторваться от всего класса, хотя на общий костер потом пришли, но с большим опозданием. Нам было по тринадцать лет, и для Рони тот костер стал последним, а для меня – последним костром с Рони. Мы тогда написали на бумажках все, от чего хотим избавиться, и бросали эти бумажки в костер. Я написала «прыщи» и «мамина депрессия», хотя мамина депрессия была не совсем моя, и еще какие-то глупости, бумажек десять в общей сложности… А Рони бросила в костер всего две бумажки, и я не знаю, что там было написано, и никогда не узнаю. А еще тогда мы решили, что никогда не выйдем замуж, хотя мне было странно, что Рони так горячо меня поддержала. Мы даже поклялись.