Время говорить

– Как готовить, стирать и мыть посуду, так я взрослая и дома одна уже сто лет остаюсь, а как рассказать что-нибудь важное, так нет, не взрослая?! Надоели все эти секреты, тайны, достали уже! Ты мне, кстати, про имя тоже ничего не говорила никогда.

– Какое имя?

– Про Морию! Я же Мория Мишель. Сколько потребовалось лет, чтобы я об этом узнала? Правильно, шестнадцать!

– Я говорила. Когда-то давно. Папа уехал в командировку, и мы пошли в синагогу. Я рассказала, что тебя зовут Мория Мишель…

– Неправда! Я бы помнила!

– Зачем мне говорить неправду? Тогда тебе это было неважно и имя Мория тебе не понравилось.

– А сейчас… сейчас даже не знаю, нравится или нет. Просто важно, что оно есть, от этого все становится другим, не могу объяснить, просто… Может, если бы я знала, что я Мория Мишель, все у меня сложилось бы по-другому. – Мои глаза наполнились слезами.

Мама обняла меня.

– Тебе шестнадцать лет, Мишка, и у тебя все будет прекрасно. Обещаю.

Давид встречает меня на пустыре рядом с местной библиотекой. Его влажные кудри причесаны, он в белой футболке и синих джинсах, как будто на школьной линейке в честь Дня независимости, у него очень серьезный вид. В руке у него старый трухлявый деревянный стул – наверно, нашел на помойке: мы договаривались, что «дерево» для костра притащит Давид. Он небрежно бросает стул на землю и достает из кармана купюру с портретом Бялика.

– Вот. Мой долг.

– Да ладно, Давид, считай, это был подарок.

– Нет, – его брови сдвигаются, – мы же договорились! Я и так тебе должен за оценки. Если кто-то дарит подарки, это я!

Он достает из рюкзака кроссовки «Найк» тридцать седьмого – моего! – размера… Красивые женские кроссовки, оранжево-серые. Я смотрю на них и на Давида в недоумении.

– Я их не украл, Мишель, клянусь мамой! – Давид роется в рюкзаке и достает скомканный чек. – На, смотри: видишь? Я их купил на заработанные деньги от «Базуки». Я неплохой бизнесмен, Мишель. Благодаря тебе я научусь грамотно писать и буду хорошо учиться, а потом пойду учиться на экономиста и буду работать в банке. Мой папка говорит, что все банки воруют, так что профессия мне подходит, моим воровским генам, но это лучше, чем тюрьма, правда? А еще я куплю тебе велосипед. Потому что… Потому что это я украл твой велосипед, Мишель. Я это сразу понял, когда увидел, где ты живешь. А потом ты рассказала, что у тебя украли велосипед перед Йом-Кипуром, и я точно все понял, но промолчал, потому что ты меня еще не так хорошо знала и могла не простить. А сейчас прощаешь, правда, Мишель? Скажи, что прощаешь! У тебя замок совсем плохонький был, его ничего не стоит паяльником перерезать, а когда я заработаю тебе на новый велосипед, я и замок новый куплю, крепкий, такой, что его будет не просто перерезать… Скажи, что прощаешь меня, Мишель, а то я умру! Я ведь совсем другой был, еще хуже, чем царь Давид, а теперь ты меня сделала человеком. Почти как Рабби Акиву. Ты – моя Рахель. Мне очень эта история понравилась. И я тоже в тебя влюблен и ради тебя готов стараться. Я знаю, что ты не воспримешь меня всерьез, потому что я маленький и мне только через месяц двенадцать, но я очень серьезный, просто знай, я из такой семьи, и папка мой вор, но маму никогда пальцем не трогал, хотя она в него посудой швыряется, но потом она обнимает его и плачет, и они страстно целуются и уходят в свою комнату, когда он дома, а не в тюрьме, а когда он в тюрьме, она клянется, что больше на порог его не пустит, а потом вешается на шею, когда навещать его приходим, так что я знаю все о любви, и, когда мне будет двадцать, а тебе двадцать четыре с половиной, это совсем фигня будет, а не разница в возрасте, и я стану богатым бизнесменом, и буду работать в банке, и буду тебе покупать самое лучшее – стиральную машину там, ты будешь моей королевой… можешь пока про это не думать, только я все равно тебя потом завоюю, я очень серьезный, только скажи, что не сердишься… Почему ты молчишь, Мишель? Это из-за велосипеда? Ты не прощаешь меня? Скажи, что прощаешь!

– Конечно прощаю. – Я серьезно смотрю на Давида, подавляя улыбку, потому что улыбка смертельно его обидит.

– И ты веришь, что я накоплю тебе на новый велосипед на честно заработанные бизнесом с «Базукой» деньги?

– Верю, хотя в этом нет надобности, и я сама могу…

– Есть надобность! Без «хотя»! Веришь или нет?!

– Верю, верю. А теперь давай с тобой выпьем за все хорошее и все плохое, что было в этом году.

– А зачем за плохое пить?

– Потому что плохое тоже бывает хорошим, и без плохого мы не знали бы о хорошем, и плохое – тоже важное, настолько же важное, как хорошее, иногда даже важнее.