Время «Икс»: Пришельцы

— Ты права. И все же я не удивлюсь, если Энс уйдет первым,— Рон покачал головой.— Бедный старина Энс. Он всегда пытался стать таким, как Полковник, но все зря. И сгорел в этих попытках. Потому что Полковником может быть только сам Полковник. У Энса нет ни ума, ни самоотверженности, ни дисциплинированности Полковника, но он все время тужился обмануть себя, будто обладает этими качествами. У меня, по крайней мере, хватило здравого смысла даже не пытаться.

— Думаешь, Энс болен?

— Болен? Не знаю, можно ли назвать это болезнью. Но он погибает, Пег. Все эти годы он пытается найти способ нанести удар Пришельцам. А как же? Ведь Полковник думает, что мы должны это сделать. На самом же деле такого способа не существует, и Энс живет, постоянно внутренне кипя от злости, потому что пытается совершить невозможное. Вся жизнь прошла мимо него, в бесплодных попытках сделать то, для чего он не предназначен и что, очень может быть, вообще сделать невозможно. Вот он и сгорел,— Рон пожал плечами.— Хотелось бы знать, неужели и я стану таким, когда придет мое время: хрупким, усохшим, сдавшимся? Нет, нет, со мной этого не случится, правда? Я другого сорта. У нас с ним ничего общего, кроме голубых глаз.

Но так ли это на самом деле, хотелось бы ему знать?

Внезапно в коридоре послышался шум, стук и громкие возгласы. Это прибыли Майк и Чарли, сыновья Энса, переросшие отца и даже Рона. Им уже исполнилось семнадцать. Голубоглазые и светловолосые, как все Кармайклы. С ними была девушка: та самая, из Монтре, должно быть. Она выглядела на год-два старше близнецов.

— Эй, дядя Рон! Тетя Пег! Познакомьтесь с Элоизой! Это крикнул Чарли; его можно было легко отличить от

брата по лицу без отметки. Когда им было девять, братья ужасно подрались, и с тех пор щеку Майка украшал красный шрам. Рон иногда думал, что Чарли сделал это нарочно, иначе никто не мог их различить, настолько они были похожи. И не только внешне, но и в движениях, голосах и даже образе мыслей.

Элоиза оказалась темноволосой, хорошенькой, живой; четко очерченные скулы, небольшой нос, полные губы, красивые глаза. Длинноногая, но с широкими бедрами. В самом деле очень приятная. В Роне мгновенно ожили древние рефлексы сердцееда. Она еще ребенок, мысленно одернул он себя. И с ее точки зрения ты просто старик, не представляющий никакого интереса.

— Элоиза Митчелл… Наш дядя, Рональд Кармайкл… Пегги, наша тетя…

— Очень приятно,— сказала она. Глаза у нее сияли. Впечатляет, да.— До чего здесь красиво! Я никогда не бывала так далеко на юге. Мне нравится эта часть побережья. Не хочу возвращаться домой!

— Ты и не вернешься,— Чарли подмигнул Майку и рассмеялся.

Потом они побежали по коридору — вон из старого каменного дома, к теплу и свету.

— Будь я проклят! — воскликнул Рон.— Как думаешь, она у них и впрямь одна на двоих?

— Это тебя не касается,— ответила Пегги,— Молодое поколение делает, что ему нравится. Мы в свое время поступали точно так же.

— Молодое поколение, да. А мы теперь чересчур щепетильные старички и старушки. На наших глазах подрастает будущее этого мира. Чарли. Майк. Элоиза.

— И наши Энсон и Лесли, Хизер и Тони. Кассандра, Джулия и Марк. И тот малыш, который скоро родится у Стива.

— Каждое мгновение будущее вытесняет настоящее, которое становится прошлым. Так было всегда, правда, Пег? И вряд ли сейчас стало по-другому.

5. ТОЧКА ОТСЧЕТА: СЕГОДНЯ ВРЕМЯ «ИКС»: ПЛЮС ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ ЛЕТ

Халид вырезал статуэтку из куска мыла в загроможденном вещами углу, который служил ему студией, когда вошел Литвак.

— Складывайте вещички, парни. Нас снова переводят.

В их группе свежие новости всегда приносил Литвак. У него единственного был имплантат, и он умел с помощью домашнего телефона выуживать информацию из сети Пришельцев. В их группе он был, так сказать, боргманном наоборот — не работал на Пришельцев, а шпионил за ними. Миниатюрный израильтянин со странной треугольной головой, очень широкой в области лба и резко сужающейся к маленькому острому подбородку.

Очень своеобразная голова. Халид несколько раз делал его скульптурный портрет.

Халид продолжал работать. Он вырезал миниатюрную фигурку Парвати, индуистской богини: сужающийся кверху головной убор, огромные груди, общее впечатление полной отрешенности. Недавно он вырезал весь пантеон индусских богов и богинь, после того как Литвак откопал в каком-то давно забытом архиве Сети их фотографии. Кришна, Шива, Ганеша, Вишну, Брахма — всех. Аисса, скорее всего, не одобрила бы, что он вырезает статуэтки индуистских богов и богинь,— по ее понятиям, добрый мусульманин вообще не должен создавать никаких изображений,— но с тех пор, как он в последний раз видел Аиссу, прошло уже семь лет. Для него Аисса стала древней историей, почти как Кришна, Шива, Вишну или Ричи Бек. Теперь Халид вырос и делал то, что ему хочется.

С другого конца комнаты послышался голос болгарина по имени Димитра:

— Как думаешь, нас разделят?