Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Чтобы нарисовать адекватную картину города, нужно, конечно, сперва детальнейшим образом изучить его самому – причем с того самого места, где, мы обнаруживаем самих себя со своими вопросами. Никто заранее не держит в голове его план, да от этого и не было бы толку. В конце концов, ведь этот город (город слов), в силу перемещения и деятельности людей, живущих в нем и с ним, сам непрерывно движется и меняется. Непрерывно строятся новые пассажи, улицы с односторонним движением и тупики, в том числе такие, которые лишь с запозданием, большим запозданием, удается нанести на план. Основанная на Декарте философия модерна есть для Витгенштейна (как, в ту же пору, и для Хайдеггера, и для Беньямина, и для Кассирера) яркий пример подобной масштабной перестройки, что определяет весь «городской ландшафт» изнутри, придавая ему чрезмерно искусственный блеск. Примерно так, как сегодня делают это в наших городах автомобиль и электричество. В любом случае, прогресс выглядит по-разному.

За пределы

Прогресс – вот слово, которое, согласно Витгенштейну, более любого другого ослепляет и ведет нашу культуру по неверному пути. Поэтому прогресс – именно то, чего в философии нет и быть не может. Следовательно, ей стоило бы иметь собственные, настоящие проблемы. А также по-настоящему собственные методы их разрешения. Но, по Витгенштейну, как раз этим она и не обладает. У нее есть язык. Есть свои заблуждения. А равно – всегда открытая возможность, прибегая к припоминанию, при помощи этого языка от них освободиться. Вот и всё. Ничто в этом мире не скрыто от нас само по себе. Вот тот новый путь прояснения, на который летом 1929 года ступает мысль Витгенштейна. Причем с той же неоспоримой строгостью и поэтической точностью, которыми отличался уже и автор «Трактата».

Пусть с возвращением в Кембридж представление Витгенштейна о языке радикально изменилось – его ви́дение целей и границ философствования остается точно таким же, как во времена «Трактата»: на самом деле, никаких философских проблем нет. Важнейшие догадки невозможно высказать, а тем более издать декретом, они должны показать себя в самостоятельном свершении. Совокупная сфера этики, ценностей, религии и подлинного смысла жизни есть область псевдосуждений, фактически не подлежащих подтверждению и потому бессмысленных, а стало быть, о них следует молчать, потому что касаются они по-настоящему важных интуиций.

Вот с такими посланиями Витгенштейн в ноябре 1929 года обращается непосредственно к кембриджскому студенчеству. По приглашению «еретиков» (как подсказывает название, это второе, наряду с «апостолами», объединение университетской элиты) он читает в их Moral Science Club[368] популярно-философскую лекцию по этике. И вот что говорит молодежи:

Мое основное стремление, да и стремление всех, кто когда-либо пытался писать и говорить об этике или религии – вырваться за пределы языка. Этот прорыв сквозь решетку нашей клетки полностью и абсолютно безнадежен. Этика, поскольку она проистекает из стремления сказать нечто об изначальном смысле жизни, об абсолютно добром и абсолютно ценном, не может быть наукой. То, что она говорит, ни в коем случае ничего не добавляет к нашему знанию. Но она всё же является свидетельством определенного стремления человеческого сознания, которое я лично не могу перестать глубоко уважать и которое никогда в жизни не стану осмеивать[369].

Опыт, более всего стимулирующий эту склонность, ему прекрасно известен, он – сокровище его жизни: