Время мертвых

— Вернулся. Несколько раз посещала мысль: зачем я подписался на этот бред? Что это значит? Но ведь не розыгрыш, верно? Мне посоветовали временно сменить пристанище. Улица Толмачевская — это далековато. Собственно, я не сам арендовал эти комнаты на Железнодорожной, кто-то за меня это сделал. Одиссея продолжалась несколько дней. Я исколесил все кладбища Новосибирска, на самом деле их гораздо больше, чем те, о которых все знают. Почти у каждого поселка, входящего в городскую черту или соседствующего с ней, есть свои кладбища — Пашино, Мочище, Краснообск, город Обь. Отдельная история — город Бердск, Искитим, населенные пункты Новосибирского района. Я шатался по кладбищам, заходил в местные мастерские, везде украдкой включал прибор, но он ничего не показывал. Потом я начал обход ритуальных агентств, похоронных контор, предприятий, где производится похоронная атрибутика, и магазинов, где она продается. Вы представляете, сколько всего мне пришлось обойти? Я заранее, ночами, составлял список, намечал маршрут, чтобы с минимальной тратой времени объездить как можно больше контор. На меня уже подозрительно поглядывали, в одной конторе, присмотревшись, заявили, что я уже приходил. Где-то замечали, что я включаю прибор, гнали поганой метлой — им думалось, что я измеряю радиацию… Про крематорий я, конечно, знал, про музей при крематории — слыхом не слыхивал, хотя уже давно живу в этом городе. Так сложилось, что всех родных и знакомых хоронил на кладбищах. Приехал от отчаяния, ни на что не надеясь. Машину оставил на парковке, побрел к крематорию, где как раз проходило прощание. Смотрю, приборчик подал признак жизни! Глазам не поверил. Осторожно вынул из кармана — точно подмигнул… Я в другую сторону — он погас. Я опять к крематорию — замигал. Вхожу в здание, смешавшись с участниками процессии, смотрю — не работает… Я уже ничего не понимаю, вышел, пошел к каким-то строениям терракотового цвета: опять работает! Вижу вывеска: музей. Вошел, купил билет. Горел один индикатор, потом второй, третий… Я решил не пороть горячку, чтобы не привлекать внимание.

— Поначалу вам это удавалось, — кивнул Якушин.

— Да… Вышел из первого корпуса, пошел ко второму — не то, индикаторы погасли. Вернулся в главный корпус, стал бродить по залам, посматривая на прибор. Поднялся наверх — там еще один зал, люди ходят, сотрудники музея… Что-то не так, горят три индикатора, и не больше, хоть ты тресни. Решил, что хватит на сегодня, никуда не денется эта штука, утро вечера мудренее. Приехал назавтра, та же история. Приехал послезавтра — привлек внимание сотрудницы, пробормотал ей какие-то глупости, ушел. Это было в воскресенье, 12-го, — сообщил, подумав, Рязанов. — Чувствую, артефакт рядом, а ничего понять не могу, может, прибор глючит — подобная техника ведь не может быть совершенной?

«Подобной техники вообще не существует», — подумал я.

— А дальше память — кусками, — пожаловался Рязанов. — Урывками помню, как возвращался на съемную квартиру, как лег спать. Потом вообще ничего, память включилась только через сутки, и то не сразу это понял. Яркий свет на перекрестке Гоголя и Красного, я проезжаю перекресток. Потом арендуемая хата, драка с вами… — Он опустил глаза и замолчал, выражая скорбным лицом то самое, классическое: боже, как низко я пал.

— Именно в этот вечер в музее вам повезло, — медленно, почти по слогам, произнес Якушин. — Ваша реакция, когда вы поднялись наверх с прибором, была красноречивей всяких слов. Увы, охранники не заметили, как вы пронесли бензин. Очевидно, вы проносили его и в предыдущие дни.

— Да… Я получил такие инструкции… — У Рязанова задрожала нижняя губа. — Совершенно этого не помню, как назло… Подождите. — Он вскинул голову. — Так пройдите еще раз с прибором.

— Он сломался. Увы, соответствующих ремонтников мы не держим.

— Вот черт… — Рязанов криво усмехнулся. — Не вовремя вы стащили с меня это чертово внушение — надо было выбить показания, а потом снимать.

— Палка о двух концах, — проворчал я. — Под внушением вы бы ничего не сказали — так уж вас запрограммировали. Даже под пытками вы бы не издали ни звука.

Воцарилось печальное молчание.

— Скажите, Константин, — Сергей Борисович уставился на Рязанова с «добрым» ленинским прищуром, — вы по-прежнему считаете, что из Словакии на поиски загадочного артефакта вас отправили хорошие парни?

— Нет, не думаю, — он шумно выдохнул, — хорошие бы не стали избавляться от меня по выполнении работы. Сейчас я понимаю, как дико это выглядит.