Время Музы

– О вашем Шопене, черти бы его пораньше взяли! – вскречал Морис и, крутя в руках соломенную шляпу, нервно забегал вокруг меня. – Мы все тут носимся с этим неженкой: то ему примочки поставить, то нотки издать, то кашлять изволит, сердечный! Да, он талантлив и даровит, я не спорю, но это не значит, что в этом доме ему все позволено! Матушка, в конце концов, он не ваш муж, черт побери, он не имеет здесь прав! Вы уже давно могли бы согласиться на его предложение. В таком случае я, как послушный сын, отошел бы в сторону. Но до тех пор он здесь – никто! – юноша остановился, выдохнул и, взглянув мне в глаза, более мягко сказал: – Я испугал вас. Довольно, я не должен вас так расстраивать, простите. Я давно обещал соседям охоту – вот отличный повод уехать. Счастливо оставаться! Все, пока ваши гости в доме, меня здесь нет. Жду от вас записки, когда съедет эта свора жаждующих вина и пустых теорий «друзей». Прощайте, матушка!

Сняв шляпу, он демонстративно поклонился в пояс, потом развернулся на каблуках и гордо направился к дому, а я так и осталась стоять столбом в полных непонятках.

Шопен сделал Санд предложение руки и сердца, а она отказалась? Почему? И что за теория свободной любви?.. Я легла на траву у пруда, поглядела в небо. Компьютер дал на сетчатку развернутую статью. Чтобы лучше видеть текст, я направила взгляд на белое облако в виде кудрявого барана, черные буквы на его фоне читались легко. Но дочитать мне не дали – из-за большого вяза на меня выглянул Лист.

– Жорж, вы витаете в облаках? На вас не похоже. Уж не заболели ли, дорогая? Позвольте, я помогу вам подняться.

Он подал руку, обхватив меня за талию, с легкостью поднял на ноги. Руку с талии, кстати, так и не убрал. Хм, он что, тоже был любовником баронессы?! Забавная мадам…

– Простите, но я слышал вашу ссору с сыном, весьма сожалею. С чего мальчик вспылил, мы все так и не поняли.

– Надеюсь, он никого не вызвал?..

– Нет, что вы, Жорж! Морис с возрастом стал очень похож на вас – говорит остро, но всегда на грани. Он далеко пойдет, ваш Морис…

Мы спустились к озеру, прошли вдоль берега. Недалеко, прямо за раскидистой ивой, показалась мраморная беседка. Но в ее тени сидеть никто не стремился – гости, нежась на солнце, расслабленно расположились прямо на земле. На покрывале были расставлены блюда и кофейники, наигрывала гитара, слышалась восторженная польская речь. Это напоминало какую-то картину, написанную эпохой попозже. Ренуар? Мане? Моне?.. Но в импрессионистах я не была сильна (пока не приходилось вдохновлять никого из них), поэтому оставила бесполезное перебирание французских фамилий.

Мы подошли поближе. Мари Агу лениво наигрывала на гитаре, два поляка о чем-то болтали. Шопен периодически глухо покашливал, у его ног сидел юноша с книжкой. Нет, это была девушка в брюках, жилете и мужской сорочке. Пухленький и нескладный подросток с огромными черными глазами и прыщами на пол-лица. Вероятно, это была Соланж, младшая дочь баронессы.

И эта дочь (к слову, моя дочь) взирала на Шопена (на моего Шопена!) абсолютно влюбленными глазами. Как на божество, как на икону, вдыхая, когда вдыхал он, ненароком повторяя его позы и движения. Да она влюблена в него! Морис прав! Та еще Санта-Барбара: мать живет с любовником, ее сын его не любит, ее дочь его любит, а он любит только сам себя и музыку. Ну и семейка…

– Мари, будь любезна, отложи гитару подальше, – поморщился тем временем Лист. – Те звуки, что ты столь неумело извлекаешь, отдают в моей голове зубной болью.

Графиня с недовольным видом отложила гитару и обожгла своего друга яростным взглядом. Насколько я успела понять, эти двое уже давно расстались, но на людях и в гости выбирались вместе, чтобы соблюсти приличия.

На помощь к Агу пришел Шопен:

– Франц, ты несправедлив к графине, ведь Мари старается, я это вижу. Начинать никогда не поздно, а для того, чтобы научиться музыке, ментору придется пережить много неприятных моментов, внимая явным ошибкам. На то он и учитель. К примеру, мои ученицы весьма мало играют на занятиях – они чаще смотрят, наблюдая за моей аппликатурой.

– Признайтесь, друг мой, они просто платят за небольшой, но личный концерт! – хохотнул Лист, Шопен покраснел.

– О, вы такой чудесный учитель… – обожающе глядя на Фредерика, проблеяла Соланж.

Я рыкнула:

– Полагаю, коли Фредерик столь прекрасный учитель, он дал тебе достаточно заданий. Так отчего же ты еще здесь? Беги к инструменту, быстрее разучивай свои бемоли!

Девочка сжала губы, обожгла меня черными угольками глаз и, сделав общий книксен, гордо удалилась. Похоже, семья мадам – тот зоопарк, где змеи, лисы и ягуары заперты в одной клетке, и все они желают обладать одним нежным и голосистым соловьем.

Я накидала на тарелку вкусностей вроде сыра и ветчины с хлебом, сев рядом с Мари по-турецки (иначе в кринолине не получилось), принялась жевать.