— Ты так ничего и не понял. Подумай, Мальцер, подумай! — Она грациозно опустилась на пуфик у дивана, обвила гибкими руками окольчуженные колени и склонила голову так, чтобы видеть лицо Мальцера, ошеломленное и глупое лицо человека, пережившего бурю эмоций и на время утратившего способность мыслить. — Признаю, я действительно несчастлива. Я знаю, что ты прав, но знание это расходится с твоими домыслами. Я и человечность… Мы с ней уже отдалились друг от друга и будем отдаляться все дальше, и непросто перекинуть мостик через эту пропасть. Ты слышишь меня, Мальцер?
Харрис видел, каких усилий Мальцеру стоило прийти в себя, как он с трудом сфокусировал взгляд, подобрался и сел ровнее, чопорный и безмерно уставший.
— То есть… ты признаешь мою правоту? — озадаченно уточнил он.
— Неужели ты до сих пор считаешь меня хрупкой? — тряхнула головой Дейрдре. — После того, как я пронесла тебя через комнату на вытянутых руках? Понимаешь ли ты, что вес твоего тела для меня ничто? Я могла бы… — Она окинула взглядом пространство, гневно махнула рукой и продолжила тихо и страшно: — Могла бы уничтожить это здание, пробить себе путь сквозь эти стены. Я до сих пор не знаю, где предел моим силам. — Она подняла золотые руки, задумчиво осмотрела их. — Наверное, металл не вечен. Но с другой стороны, я ничего не почувствую…
— Дейрдре… — выдохнул Мальцер.
Она подняла голову, и Харрису показалось, что она улыбается. Судя по голосу, она действительно улыбалась.
— О нет, царапать металл не придется. Смотри! Слушай!
Она запрокинула голову, и комнату заполнил низкий вибрирующий гул, рожденный железным подобием человеческой гортани; стал громче, и в ушах у Харриса зазвенело; стал еще громче, и стены ощутимо дрогнули, а мебель затряслась — казалось, этот жуткий звук рушит сами связи между атомами.
Гул стих, вибрация прекратилась. Рассмеявшись, Дейрдре издала еще один звук, но теперь совершенно иной, направленный и точный, словно боксерский удар; он устремился к окну, и открытая фрамуга содрогнулась. Дейрдре загудела, фрамуга пришла в движение, постепенное, плавное, сантиметр за сантиметром. Наконец окно захлопнулось.
— Видел? — спросила Дейрдре. — Скажи, ты видел?
Мальцер, не в силах ответить, глазел на закрытое окно. Харрис смотрел туда же и понемногу осознавал, что хотела донести до них Дейрдре, но выводов пока не делал. Слишком уж растерялся.
Дейрдре вскочила и принялась раздраженно ходить из угла в угол, позвякивая кольчугой и поблескивая солнечными зайчиками, гибкая, словно пантера; теперь оба видели, какая сила скрывается за ее грацией; теперь понимали, что перед ними далеко не беспомощное существо, но пока что не осознали истину во всей ее полноте.
— Ты ошибался на мой счет, Мальцер, — спокойно сказала она, но Харрис понимал, как непросто дается ей это спокойствие. — Но также был прав, хоть и не понимаешь в чем. Я не боюсь людей. Мне незачем их бояться. Представь себе, — в голосе мелькнуло презрение, — я уже стала законодательницей женской моды. К понедельнику ты не увидишь на улицах женщины без маски вроде моей, и всякое платье, отличное от моей хламиды, безнадежно устареет. Я не боюсь людей! И разорву с ними связь, если только сама того захочу. Я многое поняла. Слишком многое. — На мгновение голос ее стих, и перед внутренним взором Харриса промелькнула ужасающая картина: уединенный дом, где Дейрдре экспериментирует с диапазоном голоса, пробует новые режимы зрения — микроскопический и телескопический — и проверяет возможности слуха: ведь он, подобно голосу, тоже обрел нечеловеческую гибкость. — Ты боялся, что у меня нет больше чувств. Осязания, обоняния, вкуса, — продолжала она, по-тигриному расхаживая вдоль стены. — Думаешь, зрения и слуха недостаточно? Почему ты игнорируешь важность зрения? Да, оно развивается последним, но не по значению, а по порядку!
Она не шептала, но им казалось, что она шепчет; казалось, что голос ее доносится издали, и скукоженный разум Мальцера и Харриса отказывался воспринимать изрекаемые ею слова.
— Нет, — говорила Дейрдре, — я не утратила связь с человечеством. И не утрачу, если сама того не пожелаю. Это слишком… слишком просто. — Она опустила маску к сверкающим своим стопам и с горечью продолжила: — Я не собиралась об этом говорить. И не говорила бы, не случись то, что случилось. Но я не могла допустить, чтобы ты погиб, уверенный в собственном фиаско. Ты создал идеальную машину, Мальцер, и даже не представляешь, насколько она идеальна.
— Ох, Дейрдре… — вздохнул Мальцер, зачарованно глядя на нее. — Ты утверждаешь, что мы с тобой добились успеха… В таком случае что не так? Я же чувствую — и всегда чувствовал, — что ты несчастна. Почему, Дейрдре?
Она вскинула голову, пронзила его взглядом отсутствующих глаз и спросила ласково:
— Откуда такая уверенность?
— Думаешь, я способен ошибиться? Ведь я насквозь тебя вижу! Но я не Франкенштейн… Ты говоришь, что мое творение безупречно. В таком случае что же…
— Ты сумеешь создать дубликат этого тела? — перебила его Дейрдре.