Время-не-ждет

Honest work for sure but meagre returns did not count. A man played big.	Честный труд, верный, хоть и скудный заработок в счет не шли: Игра велась крупная.
He risked everything for everything, and anything less than everything meant that he was a loser.	Настоящий мужчина рисковал всем ради всего, и если ему доставалось не все, - считалось, что он в проигрыше.
So for twelve Yukon years, Elam Harnish had been a loser.	Элам Харниш оставался в проигрыше целых двенадцать лет, проведенных на Юконе.
True, on Moosehide Creek the past summer he had taken out twenty thousand dollars, and what was left in the ground was twenty thousand more.	Правда, прошлым летом на Лосиной реке он добыл золота на двадцать тысяч долларов, и столько же золота еще скрывалось под землей на его участке.
But, as he himself proclaimed, that was no more than getting his ante back.	Но, как он сам говорил, этим он только вернул свою ставку.
He had ante'd his life for a dozen years, and forty thousand was a small pot for such a stake-the price of a drink and a dance at the Tivoli, of a winter's flutter at Circle City, and a grubstake for the year to come.	В течение двенадцати лет он втемную ставил на карту свою жизнь - ставка немалая! А что получил обратно? На сорок тысяч только и можно, что выпить и поплясать в Тиволи, проболтаться зиму в Серкле да запастись продовольствием и снаряжением на будущий год.
The men of the Yukon reversed the old maxim till it read: hard come, easy go.	Старатели на Юконе переиначили старую поговорку, и вместо: "Легка пожива - была, да сплыла" - у них она гласила: "Трудна пожива -была, да сплыла".
At the end of the reel, Elam Harnish called the house up to drink again.	Когда виргинская кадриль кончилась, Элам Харниш опять угостил всех вином.
Drinks were a dollar apiece, gold rated at sixteen dollars an ounce; there were thirty in the house that accepted his invitation, and between every dance the house was Elam's guest.	Стакан виски стоил доллар, за унцию золота давали шестнадцать долларов; на приглашение Харниша откликнулось тридцать человек, и в каждом перерыве между танцами он угощал их.
This was his night, and nobody was to be allowed to pay for anything.	Это был его вечер, и никому не дозволялось пить за свой счет.
Not that Elam Harnish was a drinking man. Whiskey meant little to him.	Сам Элам Харниш не питал пристрастия к спиртному, на виски его не тянуло.
He was too vital and robust, too untroubled in mind and body, to incline to the slavery of alcohol.	Слишком много сил и энергии отпустила ему природа, слишком здоров он был душой и телом, чтобы стать рабом пагубной привычки к пьянству.
He spent months at a time on trail and river when he drank nothing stronger than coffee, while he had gone a year at a time without even coffee.	Зимой и летом, на снежной тропе или в лодке, он месяцами не пил ничего крепче кофе, а однажды целый год и кофе не видел.
But he was gregarious, and since the sole social expression of the Yukon was the saloon, he expressed himself that way.	Но он любил людей, а на Юконе общаться с ними можно было только в салунах, поэтому и он заходил туда выпить.
When he was a lad in the mining camps of the West, men had always done that.	На приисках Запада, где он вырос, все старатели так делали.
To him it was the proper way for a man to express himself socially.	Он считал это естественным.