Время невысказанных слов

Модальные глаголы вызубрены на зубок и воспроизводятся мгновенно, по первому требованию.

— Прости, что ты сказала? — широко улыбаясь, поворачивается она к подруге. И пропускает тот момент, когда Максим, слоняющийся из угла в угол, все-таки покидает зал.

Вот так мне представлялось, пока я стояла у окна и считала снежинки. А может быть, это совершеннейшая неправда. В конце концов, кто из нас знает, что на самом деле происходит с нашими друзьями (или не друзьями), что происходит у них в головах, душах, сердцах?

С сердцами и душами я, пожалуй, загнула. И все же…

Так хочется верить, что действительно есть человек, который поймет тебя со всеми твоими тараканами в голове. Все-таки, как ни крути, индивидуальность — не всегда хорошая штука. У меня вот был такой человек. И еще совсем недавно. И я думала (чего уж таить и выпендриваться), что так будет и всегда.

Все, снег за окном совершенно мешает быть нормальным человеком, у которого в черепной коробке мозги, а не розовая жвачка. Естественно, снег, ну что же еще…

Я заснула сразу, как только коснулась головой подушки. Надо же, никогда бы не подумала, что это будет так просто.

***

Воспоминания действующего лица.

Тоня злилась на себя. Искренне.

Утро началось премерзко, погода стояла препротивная — какая-то жуткая ледяная крошка, зло бьющая в стекло, мама демонстративно отказалась разговаривать. В общем, многообещающе. Ко всему этому примешивалось острое, как зубная боль, заполоняющая голову, недовольство собой, такой глупой и истеричной.

О, она прекрасно видела себя со стороны! Точнее, начала вдруг видеть. Как менялся цвет картинки в ломающемся телевизоре — с цветной на черно-белую — так и в Тониной голове цветное со щелчком стало черно-белым, а потом и вовсе каким-то серо-буро-малиновым. Неправильное видение.

Все уже было пережито ею — и яркое чувство наполненности и гордости собой, и резкое раздражение ко всем, кто подшучивал над нею в кафе (пусть даже и по-доброму, чего она не видела), и грызущая сизая тоска, непохожая на обычное чувство грусти, скуки и одиночества, или смеси всего вместе. Если это и смесь, то какая-то странная. Совершать глупые поступки, выплевывать злые слова, знать, что совершаешь гадость и продолжать совершать. Злить и доводить. Сердиться и обижаться по поводу и без. А по ночам мучиться от собственного бессилия, от тупого чувства гордыни и страха, мешающего подойти и попросить у всех прощения.

Все началось с Толи. Не с того дня, когда они поссорились, а с того момента, когда она стала свидетельницей его жуткого разговора со своей девушкой, которая в последнее время почему-то все чаще стала наведываться в кафе. В такие дни она садилась на стул у стойки, листала очередной журнал и, почти не глядя на Толю, отбрасывала в его сторону очередное едкое замечание.

В такие дни он смеялся и шутил громче обычного или вовсе замыкался в себе, делая вид, что ведет себя как всегда. А когда она уходила, выполнив свою злостную миссию, глаза у него становились грустными-грустными, как у щенка, которого побил любимый хозяин.

Вот и тогда все было так. Она капризничала, он настаивал. Она соглашалась, он готов был кинуться к ней через барную стойку. Она смеялась, он сникал. Она уходила, он скрывался в подсобке, хлопнув дверью.

Когда Тоня подошла и решительно села на стул, он протирал сухой тряпкой барную стойку, не обращая на нее ни малейшего внимания. Но Тоня и так нарушила все свои принципы и сейчас не собиралась отступать.

Сердито сдвинув брови, она сплетала и расплетала пальцы.

— Прости, что лезу не в свое дело, но тебе пора прекратить все это.

— Кто-то что-то сказал? — Толя покрутил головой, будто бы ища обладателя голоса.

— Брось, ты все слышал.

— С чего ты вдруг снизошла до общения с челядью?

— Не заставляй меня жалеть, что я подошла сюда.

— Не смеши меня, — устало заявил Анатолий, глядя ей в глаза. — Если ты собиралась что-то сказать, говори, иначе я подумаю, что это несерьезно.

Тоня вздохнула. Толя пристально наблюдал за ней.

— Я скажу. — Собираясь с силами, проговорила она. — Почему ты позволяешь ей все это?

— Ей? — он нахмурился.

— Да. Ты знаешь, о ком я говорю.

— Ах, ты об этом, — он снова принялся за дело. Подождав пару секунд, Тоня не выдержала.

— Ты… не собираешься отвечать?

Он пожал плечами.

— Просто не понимаю, что тут можно ответить. По-моему, все и так ясно. Я люблю ее.

— Да, но…

— Я люблю ее. — Упрямо повторил Толя. — И раз уж я добился великой чести отвечать тебе, могу сказать, что другого ответа здесь быть и не может.

— Но она убивает тебя. — Тихо прошептала Тоня. — Не сочти это пафосным бредом, но это действительно так. Она доводит тебя, ты разве не видишь? В ее отношении к тебе нет и доли твоего отношения к ней. Более того, она…

Тоня замолчала. Махнула рукой.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Я просто вижу все со стороны.

— Вот потому-то ты и не знаешь, о чем говоришь. Ты бы поняла меня, если бы оказывалась на моем месте.

Тоня соскользнула со стула.

На стулья усаживалась шумная компания, оттесняя ее от бара.

— Кажется, аудиенция окончена, — криво усмехнулась она.