Время невысказанных слов

— Точно, надо дать тебе сегодня насладиться нашей омерзительно-паршивой игрой.

— Я сяду сзади, помнишь, как тогда, и буду шипеть, свистеть и улюлюкать! Обещаю.

— В тебе-то я ни капли не сомневаюсь. А вот где твоя свита? Без нее ваше представление будет не полным.

— Слушайте, прекратите, тошно вас слушать.

Наш общий смех был остановлен чем-то серым и занудным.

— Я все думаю, кто тут над ухом жужжит, а это, оказывается, всего лишь Анжела притащилась раньше времени, — сообщила я Марку.

— Не сердись на девочку, она еще глупышка, несмышленыш.

Анжела гордо прошла мимо, снимая на ходу шубу. Мы остановились с Марком на полутемном участке прохода у красных кресел.

— Давай, раздевайся, хорошая моя, — проворковал он, стягивая с меня пальто, заботливо развязывая шарф, снимая шапку и стряхивая с нее хлопья снега.

— Что это с тобой, Грозовский? — насмешливо процедила я. — Али тебе зимой доплачивают за услуги швейцара?

— Тебе надо больше спать, — продолжил Марк.

— Да еще и за услуги доктора! — заключила я весело. Но на самом деле, мне жутко понравилось это. То ли Марк почувствовал мое настроение, то ли сегодня он просто был в ударе.

— Все в порядке? — настойчиво спросил он. Я взглянула ему в глаза и поняла, о чем он спрашивает.

— Да. — Помедлила я. — В порядке.

Хватит жалеть себя.

Я вдруг вспомнила белый хрустящий снег, застилавший землю, и огромные сугробы «из детства» — то, мимо чего еще полчаса назад я так бездумно и равнодушно проходила, и вспомнила те годы — легко, с любопытством — годы-очищения, когда к наступлению настоящей, декабрьской зимы, как по мановению волшебной палочки решались все реальные и выдуманные проблемы. Прокрутила в голове весь этот длинный, тяжелый год и посмотрела на Марка, развалившегося в красном кресле (ноги на спинке впереди стоящего кресла):

— Грозовский?

— Ммм…

— А давай праздновать Новый год вместе?

— О! Ты серьезно? — просиял он.

— А что? Ты возьмешь какую-нибудь свою кралю — с кем ты там сейчас встречаешься, не знаю, я позову Тоню с работы, Толю с его девушкой и…

— Это отличная идея, Трубецкая. Только… Тоня? — он вдруг удивленно поднял брови.

— Это долгая история. Как-нибудь потом расскажу.

Мы продолжали строить планы и мечтать и во время репетиции, которая сегодня, будто в преддверии Нового года (до которого на самом-то деле было еще почти полмесяца) текла расхлябанно, вяло, без обычного Яшиного задора.

Закинув ноги на спинки впереди стоящих кресел, перед завывающими малолетками, отрабатывающими зимнюю сказку для малышей, и рядом с заболевшим Смирнитским с обмотанной шеей и насупленным видом, мы оживленно обсуждали программу. Она меня вдруг искренне заинтересовала.

Не отвлеклись ни на косые взгляды Анжелы, сидевшей тремя рядами ниже, ни на грозный кашель Смирнитского, пожалуй, лишь поменяли ноги местами.

— А ты мечтаешь, Трубецкая? — спросил внезапно Марк, засмотревшийся на восьмиклашек на сцене.

— Глупый вопрос, естественно. — Я даже не удивилась.

— И о чем?

— А тебе глобальные мечты или не очень?

— Ладно, не буду особо мучить, давай не очень.

— Хочу покататься на лыжах, погреться у огня — только если перед этим замерзнуть, хочу, чтобы в этот Новый год мне не было грустно и не пришлось бы перечитывать «Гордость и предубеждение». Еще хочу помириться с мамой. В смысле, чтобы все было как раньше. Но только это наверно уже в разряде «более глобальные мечты», — добавила я извиняющимся голоском, от которого самой было противно.

Еще было противно оттого, что мерзко сдавило в горле и защипало носу. Я вздохнула.

— А я хочу, чтобы моя мама перестала переживать, что я со своим безумным театральным увлечением останусь ни с чем. Она доводит этим и себя, и меня.

Я посмотрела на него сбоку. Он поймал мой взгляд, продолжил:

— Раньше она радовалась, что я записался в театр, и не пошел на бокс или еще на какое-нибудь крошево, теперь же она боится, что театр затащил меня навсегда и из-за этого я не учусь нигде в этом году.

— Знакомая история, — вздохнула я.

— Для всех нас знакомая.

— Ну а если что поменьше? Я имею в виду мечты.

Марк кивнул.

— Хочу колпак волшебника, расшитый звездами. Что?! Я в детстве его так и не получил, между прочим!

— А мне никогда не хотелось иметь колпак, расшитый звездами, — еще раз извиняющимся тоном проговорила я.

— От тебя никто другого и не ожидал.

Мы помолчали.

— Ну а если серьезно, как ты считаешь, Варь… Это все не зря? То, что мы сейчас здесь в этих креслах, в этом зале, в этом городе, на этих работах, без учебы.

— Нет четких условий, что нужно делать со своей жизнью после школы, Грозовский! Никто не даст гарантий, что это правильно, но даже если это и не так, то придется все равно сделать наше решение правильным.

— Как?

— Доказать, что все не зря. Вот когда ты будешь известным актером, а я…

— А кем будешь ты?

А кем буду я?

— Вот тогда мы встретимся и посмеемся над этим днем всласть!

— Грозовский, Трубецкая! У вас что там, массовая глухота?

Раздраженный голос Яши вернул на землю.

Мы вскочили.

— А что?

— На сцену, вот что!

Но нам как-то не очень хотелось сегодня репетировать.